Неточные совпадения
Почти все наши обличители заканчивают свои суровые речи подобным образом. Но это еще зло не
так большой руки в сравнении с тем, что говорится многими, и
самими обличителями в том числе, во славу нашего времени, нашего общества, наших успехов на всевозможных поприщах. Тут уж идет совершеннейшая маниловщина.
Такое расположение духа
само собою отражается, конечно, и в том тоне, каким говорим мы о многих предметах, возбуждающих в других людях
самые возвышенные чувствования.
Соблюсти некоторую серьезность побуждает нас не
самый предмет (которому очень мало нужды до того, каким тоном говорят о нем), а благодарное уважение к прошедшим заслугам именно тех лиц, которые ныне
таким комическим образом умеют тратить столько благородного жара на всякие мелочи.
Рассуждая
таким образом, мы должны были бы безусловно преклониться пред недавними успехами нашей литературы и признать, что она представляет
самое верное и совершенное отражение всех интересов русской жизни.
Действительно —
самый глупый из пишущих людей может наверное рассчитывать, что найдутся люди, которым и он может сообщить и объяснить кое-что: он отстал, но за ним все-таки еще остается кто-нибудь еще более отсталый…
По нашему крайнему разумению, причина здесь заключается не в
самой литературе, а опять-таки в обществе, которого отражением она служит.
Чтобы подействовать на их зрелую апатию, в
самом деле надо было опять начинать с элементарных понятий и входить во все мелочи,
так как нельзя было положиться на них в том, что они умеют понимать эти мелочи как следует.
Таким образом, свет не менее необходим для зрения, как и
самый глаз», и т. п.
Немногие только умели, подобно Белинскому, слить
самих себя с своим принципом и
таким образом придать ему жизненность.
Но и оно не было цельным, могучим и деятельным,
так как они
сами не были цельными людьми.
Есть в предыдущем поколении и другие исключения из определенной нами нормы. Это, например, те, суровые прежде, мудрецы, которые поняли наконец, что надо искать источник мудрости в
самой жизни, и вследствие того сделались в сорок лет шалунами, жуирами и стали совершать подвиги, приличные только двадцатилетним юношам, — да, если правду сказать,
так и тем неприличные. Но об исключениях
такого рода распространяться не стоит.
Сами виноваты, если будут растоптаны!» Но человек новых стремлений отвечает на
такое замечание: «Разумеется, они глупы, что спят на дороге и мешают свободной езде; но что же делать, если они
так глупы?
Почитаешь журнальные статейки,
так иногда и в
самом деле подумаешь, что литература у нас — сила, что она и вопросы подымает и общественным мнением ворочает…
Вопрос этот
так общ, что и в прежнее время нельзя было не говорить о нем, и действительно, даже в
самое глухое время нашей литературы нередко появлялись у нас книжки и статейки: «О задачах педагогики как науки», «О воспитании детей в духе христианского благочестия», «Об обязанности детей почитать родителей» и т. п.
Вникните в
самый дух литературы последнего времени, поймите общность ее стремлений, уловите эту незримую струю, которая чувствуется в каждой журнальной повести, Те каждом фельетоне, в каждой газетной заметке,
так же как и в специальных ученых исследованиях и в серьезных произведениях, отмеченных печатью сильного таланта.
Больно нам при этом воспоминании; но что же делать? Литература до сих пор
так мало выказала признаков мужества, что поневоле безнадежный стих припоминается при
самых даже приятных, обнадеживающих случаях…
А другие —
так преспокойно принимались рассуждать, даже печатно, не приобретши не только привычки к новым понятиям, но даже
самых первых начал грамотности.
Для всякого другого
такое противоречие не было бы по крайней мере предметом особенной радости; но для этих господ именно это-то
самое несогласие с наукою и служит сильнейшею причиной пристрастия к общинному владению.
С другой стороны — и публика, которая прочтет нашу статью, не должна, нам кажется, вывести из нее слишком дурного заключения для литературы. Не много надо проницательности, чтобы понять, что все наше недовольство относится не столько к литературе, сколько к
самому обществу. Мы решительно не намерены противоречить, ежели кто-нибудь из литераторов захочет предложить возражения и ограничения наших мнений, например, в
таком виде...
Ну, когда
так, то зачем же, в
самом деле, мирному литератору нарушать общее спокойствие? он и молчит.
Понемногу она стала привыкать к нему, но все еще робела в его присутствии, как вдруг ее мать, Арина, умерла от холеры. Куда было деваться Фенечке? Она наследовала от своей матери любовь к порядку, рассудительность и степенность; но она была так молода, так одинока; Николай Петрович был
сам такой добрый и скромный… Остальное досказывать нечего…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот
самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали,
так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Анна Андреевна. Очень почтительным и
самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И
такой прекрасный, воспитанный человек,
самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Почтмейстер.
Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство
такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет,
так вот и тянет! В одном ухе
так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Аммос Федорович (в недоумении расставляет руки). Как же это, господа? Как это, в
самом деле, мы
так оплошали?