Неточные совпадения
Так
же, как «утро» Монса — гавань обещает всегда;
ее мир полон необнаруженного значения, опускающегося с гигантских кранов пирамидами тюков, рассеянного среди мачт, стиснутого у набережных железными боками судов, где в глубоких щелях меж тесно сомкнутыми бортами молчаливо, как закрытая книга, лежит в тени зеленая морская вода.
Ее взгляд упал на подсунутый уличным торговцем стакан прохладительного питья; так как было действительно жарко,
она, подумав, взяла стакан, напилась и вернула его с тем
же видом присутствия у себя дома, как во всем, что делала.
Между тем на
ней были (мысль невольно соединяет власть с пышностью) простая батистовая шляпа, такая
же блуза с матросским воротником и шелковая синяя юбка.
Вошла Дэлия, девушка с поблекшим лицом, загорелым и скептическим, такая
же белокурая, как
ее брат, и стала смотреть, как я с Стерсом, вперив взгляд во лбы друг другу, старались увеличить — выигрыш или проигрыш? — никто не знал, что.
Контора Брауна «Арматор и Груз», как большинство контор такого типа, помещалась на набережной, очень недалеко, так что не стоило брать автомобиль. Я отпустил шофера и, едва вышел в гавань, бросил тревожный взгляд к молу, где видел вчера «Бегущую по волнам». Хотя
она была теперь сравнительно далеко от меня, я немедленно увидел
ее мачты и бугшприт на том
же месте, где они были ночью. Я испытал полное облегчение.
Все трое говорили за дверью промеж себя, и я время от времени слышал отчетливые ругательства. Разговор перешел в подозрительный шепот; потом кто-то из них выразил удивление коротким восклицанием и ушел наверх довольно поспешно. Мне показалось, что это Синкрайт. В то
же время я приготовил револьвер, так как следовало ожидать продолжения. Хотя нельзя было допустить избиения женщины — безотносительно к
ее репутации, — в чувствах моих образовалась скверная муть, подобная оскомине.
— Он был один, — вмешалась стоявшая тут
же Дэзи. Платок мешал
ей смотреть, и
она вертела головкой. — А ты, Тоббоган, разве остался бы насильно?
— Вы правильно поступили, — обратилась
она ко мне. — Лучше умереть, чем быть избитым и выброшенным за борт, раз такое злодейство. Отчего
же вы не дадите виски? Смотри, он
ее зажал!
— Тоббоган просил вам передать, — сказала Дэзи, тотчас
же вперяя в меня одинокий голубой глаз, — что он постоит на вахте сколько нужно, если вам некогда. — Затем
она просияла и улыбнулась.
— Да, не надо, — сказал Проктор уверенно. — И завтра такой
же день, как сегодня, а этих бутылок всего три. Так вот,
она первая увидела вас, и, когда я принес трубу, мы рассмотрели, как вы стояли в лодке, опустив руки. Потом вы сели и стали быстро грести.
Услышав шаги, я обернулся и увидел Дэзи, подходившую ко мне с стесненным лицом, но
она тотчас
же улыбнулась и, пристально всмотревшись в меня, села на канат.
— Ну, что
же! —
Она не смущалась ничем. — Дети хотели больше всего. Пусть мне объяснят в таком случае!
В то
же время стала явственно слышна музыка; дневной гул толпы, доносившийся с набережной, иногда заглушал
ее, оставляя один лишь стук барабана, а потом отпуская снова, и
она отчетливо раздавалась по воде — то, что называется: «играет в ушах».
— Не разорвите! — сказала женщина, оборачиваясь так, что шарф спал и остался в моей руке, а
она подбежала за ним. — Отдайте
же шарф! Эта самая женщина и послала; сказала и ушла; ах, я потеряю своих! Иду! — закричала
она на отдалившийся женский крик, звавший
ее. — Я вас не обманываю. Всегда задержат вместо благодарности! Ну?! —
Она выхватила шарф, кивнула и убежала.
Не понимая
ее появления, я видел все
же, что девушка намеревалась поразить меня костюмом и неожиданностью. Я испытал мерзкое угнетение.
Сомнения не было: маскарадный двойник Дэзи была Биче Сениэль, и я это знал теперь так
же верно, как если бы прямо видел
ее лицо.
Мне не хотелось упоминать о Дэзи, но выхода не было. Я рассказал о
ее шутке и о второй встрече с совершенно таким
же, желтым, отделанным коричневой бахромой платьем, то есть с самой Биче. Я сказал еще, что лишь благодаря такому настойчивому повторению одного и того
же костюма я подошел к
ней с полной уверенностью.
— Мы задержали
ее, когда
она сходила по лестнице, — объявил высокий человек в жилете, без шляпы, с худым жадным лицом. Он толкнул красную от страха жену. — Вот то
же скажет жена. Эй, хозяин! Гарден! Мы оба задержали
ее на лестнице!
Пока происходили эти объяснения, я был так оглушен, сбит и противоречив в мыслях, что, хотя избегал подолгу смотреть на Биче, все
же еще раз спросил
ее взглядом, незаметно для других, и тотчас
же ее взгляд мне точно сказал: «Нет».
Я выпытал все
же у
нее, что
она идти не намерена, и, сами знаете, пригрозил.
Тогда кто-то постучал в дверь, и, быстро кинувшись
ее открыть, он закричал: «Как?! Может ли быть?! Входите
же скорее и докажите мне, что я не сплю!»
—
Она отказалась войти, и я слышал, как Гез говорил в коридоре, получая такие
же тихие ответы. Не знаю, сколько прошло времени. Я был разозлен тем, что напрасно засел в шкаф, но выйти не мог, пока не будет никого в коридоре и комнате. Даже если бы Гез запер помещение на ключ, наружная лестница, которая находится под самым окном, оставалась в моем распоряжении. Это меня несколько успокоило.
Я вошел, очутясь в маленьком пространстве, где справа была занавешенная простыней койка. Дэзи сидела меж койкой и столиком.
Она была одета и тщательно причесана, в том
же кисейном платье, как вчера, и, взглянув на меня, сильно покраснела. Я увидел несколько иную Дэзи:
она не смеялась, не вскочила порывисто, взгляд
ее был приветлив и замкнут. На столике лежала раскрытая книга.
— Ну да, Дэзи; ну, что
же еще? — шепнула
она.
— Я не люблю рисовать, — сказала
она и, забавляясь, провела быструю, ровную, как сделанную линейкой черту. — Нет. Это для меня очень легко. Если вы охотник, могли бы вы находить удовольствие в охоте на кур среди двора? Так
же и я. Кроме того, я всегда предпочитаю оригинал рисунку. Однако хочу с вами посоветоваться относительно Брауна. Вы знаете его, вы с ним говорили. Следует ли предлагать ему деньги?
— Что
же другое? —
Она задумалась. — Да, это так. Как ни горько, но зато стало легко. Спокойной ночи, Гарвей! Я завтра извещу вас.
Другой, с мордой летучей мыши, стирал губкой инициалы, которые писала на поверхности сердца девушка в белом хитоне и зеленом венке, но, как ни быстро
она писала и как ни быстро стирала их жадная рука, все
же не удавалось стереть несколько букв.
Она взглянула застенчиво, как бы издалека, закусив губу, и тотчас
же перевела застенчивость в так хорошо знакомое мне открытое упорное выражение.
— Да, я был там, — сказал я, уже готовясь рассказать
ей о своем поступке, но испытал такое
же мозговое отвращение к бесцельным словам, какое было в Лиссе, при разговоре со служащим гостиницы «Дувр», тем более что я поставил бы и Биче в необходимость затянуть конченый разговор. Следовало сохранить внешность недоразумения, зашедшего дальше, чем полагали.
В
ее лице тронулись какие-то оставшиеся непроизнесенными слова, и
она вышла. Некоторое время я стоял, бесчувственный к окружающему, затем увидел, что стою так
же неподвижно, не имея ни сил, ни желания снова начать жить, — у себя в номере. Я не помнил, как поднялся сюда. Постояв, я лег, стараясь победить страдание какой-нибудь отвлекающей мыслью, но мог только до бесконечности представлять исчезнувшее лицо Биче.
Эта девушка много раз расстраивала и веселила меня, когда, припоминая
ее мелкие, характерные движения или
же сцены, какие прошли при
ее участии, я невольно смеялся и отдыхал, видя вновь, как
она возвращает мне проигранные деньги или, поднявшись на цыпочки, бьет пальцами по губам, стараясь заставить понять, чего хочет.
Но и тогда способность Дэзи переноситься в чужие ощущения все
же вызывала у
нее стесненный вздох.
— Пожалуй, что
она залает приветливо. Что
же нам делать?
— Поклянись, — сказала
она, побледнев от радости, — поклянись страшной морской клятвой, что это… Ах, как глупо! Конечно
же, в глазах у каждого из вас сразу по одному дому! И я-то и есть судья?! Да будь он грязным сараем…
Она бросилась ко мне и вымазала меня слезами восторга. Тому
же подвергся Товаль, старавшийся не потерять своего снисходительного, саркастического, потустороннего экспансии вида. Потом начался осмотр, и, когда он наконец кончился, в глазах Дэзи переливались все вещи, перспективы, цветы, окна и занавеси, как это бывает на влажной поверхности мыльного пузыря.
Она сказала...
Ее лицо сияло, гневалось и смеялось. Невольно я встал с холодом в спине, что сделал тотчас
же и Филатр, — так изумительно зазвенел голос моей жены. И я услышал слова, сказанные без внешнего звука, но так отчетливо, что Филатр оглянулся.