Неточные совпадения
На эту тему я много раз
говорил с Филатром. Но этот симпатичный человек
не был еще тронут прощальной рукой Несбывшегося, а потому мои объяснения
не волновали его. Он спрашивал меня обо всем этом и слушал довольно спокойно, но
с глубоким вниманием, признавая мою тревогу и пытаясь ее усвоить.
Едва я окончил
говорить, зная, что вспомню потом эту полусонную выходку
с улыбкой, — как золотая сеть смеркла; лишь в нижнем углу, у двери, дрожало еще некоторое время подобие изогнутого окна, открытого на поток искр; но исчезло и это. Исчезло также то настроение, каким началось утро, хотя его след
не стерся до сего дня.
Прошло несколько минут ожидания, пока он, доложив обо мне, появился из кабинета Брауна; уже
не угрюмо, а приветливо поклонясь, он открыл дверь, и я, войдя в кабинет, увидел одного из главных хозяев,
с которым мне следовало теперь
говорить.
Я ответил, что разговор был и что капитан Гез
не согласился взять меня пассажиром на борт «Бегущей по волнам». Я прибавил, что
говорю с ним, Брауном, единственно по указанию Геза о принадлежности корабля ему. Это положение дела я представил без всех его странностей, как обычный случай или естественную помеху.
Я был тронут. По молчаливому взаимному соглашению мы больше
не говорили о впечатлении случая
с «Бегущей по волнам», как бы опасаясь повредить его странно наметившееся хрупкое очертание. Разговор был о Гезе. После его свидания
с Брауном Филатр
говорил с ним в телефон, получив более полную характеристику капитана.
— Вы сильный игрок, — объявил Гез. — Истинное наслаждение было мне играть
с вами. Теперь
поговорим о деле. Мы выходим утром в Дагон, там берем груз и плывем в Гель-Гью. Вы
не были в Гель-Гью? Он лежит по курсу на Зурбаган, но в Зурбагане мы будем
не раньше как через двадцать — двадцать пять дней.
«Бегущая по волнам» шла на резком попутном ветре со скоростью — как я взглянул на лаг [Лаг — прибор для определения скорости хода судна.] — пятнадцати морских миль. В серых пеленах неба таилось неопределенное обещание солнечного луча. У компаса ходил Гез. Увидев меня, он сделал вид, что
не заметил, и отвернулся,
говоря с рулевым.
Не дав ничего сказать Бутлеру, которому было, пожалуй, все равно —
говорить или
не говорить, — Синкрайт тотчас предложил сходить вместе
с ним в каюту Геза, где есть подробная карта.
Он смотрел на меня
с приязнью и несколько раз откашлялся, но
не находил слов или
не считал нужным
говорить, а потому молчал, изредка оглядываясь.
Тоббоган встретил меня немного сухо, но, так как о происшествии
с картами все молчаливо условились
не поднимать разговора, то скоро отошел; лишь иногда взглядывал на меня задумчиво, как бы
говоря: «Она права, но от денег трудно отказаться, черт побери».
— Вот и вся история, — закончил Больт. — Что было на корабле потом, конечно,
не интересно, а
с тех пор пошел слух, что Фрези Грант иногда видели то тут, то там, ночью или на рассвете. Ее считают заботящейся о потерпевших крушение, между прочим; и тот, кто ее увидит,
говорят, будет думать о ней до конца жизни.
— Если это была та девушка, — сказал я естественно,
не рискуя ничем, — девушка в кружевном платье и золотых туфлях,
с которой я
говорил на рассвете, — то, значит, это она и была.
— Вот, вы мне нужны, — сказала она, застенчиво улыбаясь, а затем стала серьезной. — Зайдите в кухню, как я вылью это ведро, у борта нам
говорить неудобно, хотя, кроме глупостей, вы от меня ничего
не услышите. Мы ведь
не договорили вчера. Тоббоган
не любит, когда я разговариваю
с мужчинами, а он стоит у руля и делает вид, что закуривает.
Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо Дэзи. Оно, сияющее и пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду: едва ли замечала,
с кем
говорит, и была так возбуждена, что болтала,
не переставая.
— Я никогда
не видала таких вещей, —
говорила она. — Как бы это узнать? Впрочем… О! о! о! Смотрите, еще ракета! И там; а вот — сразу две. Три! Четвертая! Ура! — вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и села
с окаменелым лицом.
— Совсем
не то, — перебил Бавс, — вернее, разговор был такой: «
С вами
говорит Фрези Грант;
не пугайтесь и делайте, что скажу».
— Акулы, которых вы видели на автомобиле, —
говорил он, следя, слушаю ли я его внимательно, — затеяли всю историю. Из-за них мы здесь и сидим. Один, худощавый, — это Кабон; у него восемь паровых мельниц;
с ним толстый — Тукар, фабрикант искусственного льда. Они хотели сорвать карнавал, но это
не удалось. Таким образом…
— От всей души, — сказал он. — Я вижу джентльмена и рад помочь. Вы меня
не стесните. Я вас стесню. Предупреждаю заранее. Бесстыдно сообщаю вам, что я сплетник; сплетня — моя болезнь, я люблю сплетничать и,
говорят, достиг в этом деле известного совершенства. Как видите, кругом — богатейший материал. Я любопытен и могу вас замучить вопросами. Особенно я нападаю на молчаливых людей, вроде вас. Но я
не обижусь, если вы припомните мне это признание
с некоторым намеком, когда я вам надоем.
Снова начались музыка, танцы: пол содрогался. Слова Биче о «мошеннической проделке» Геза показали ее отношение к этому человеку настолько ясно, что присутствие в каюте капитана портрета девушки потеряло для меня свою темную сторону. В ее манере
говорить и смотреть была мудрая простота и тонкая внимательность, сделавшие мой рассказ неполным; я чувствовал невозможность
не только сказать, но даже намекнуть о связи особых причин
с моими поступками. Я умолчал поэтому о происшествии в доме Стерса.
Я удивляюсь также своей откровенности —
не потому, чтобы
не видела, что
говорю с джентльменом, но… это
не в моем характере.
— Он умер, я
не хочу
говорить худого, — торжественно произнесла Пегги, кладя руку под грудь. — Но только вчера я была так обижена, как никогда.
С этого все началось.
— Достаточно, что вы там были. К тому же вы старались если
не обвинить себя, то внушить подозрение. Я вам очень благодарна, Гарвей. Вечером вы придете к нам? Я назначу теперь же, когда встретиться. Я предлагаю в семь. Я хочу вас видеть и
говорить с вами. Что вы скажете о корабле?
— Я
не люблю рисовать, — сказала она и, забавляясь, провела быструю, ровную, как сделанную линейкой черту. — Нет. Это для меня очень легко. Если вы охотник, могли бы вы находить удовольствие в охоте на кур среди двора? Так же и я. Кроме того, я всегда предпочитаю оригинал рисунку. Однако хочу
с вами посоветоваться относительно Брауна. Вы знаете его, вы
с ним
говорили. Следует ли предлагать ему деньги?
Мне было тяжело
говорить с ним, так как,
не глядя на Биче, я видел лишь ее одну, и даже одна потерянная минута была страданием; но Густав Бреннер имел право надоесть, раскланяться и уйти.
Клянусь, никогда так много
не говорила я о себе и
с таким чувством странной досады!
Я
не сразу понял, о чем спрашивает она. Встав сам, я знал без дальнейших объяснений, что вижу Биче последний раз; последний раз
говорю с нею; моя тревога вчера и сегодня была верным предчувствием. Я вспомнил, что надо ответить.
— Как все распалось, — сказал я. — Вы напрасно провели столько дней в пути. Достигнуть цели и отказаться от нее —
не всякая женщина могла бы поступить так. Прощайте, Биче! Я буду
говорить с вами еще долго после того, как вы уйдете.
Я приехал в Лисс в десять часов вечера, тотчас направясь к Филатру. Но мне
не удалось
поговорить с ним. Хотя все окна его дома были ярко освещены, а дверь открыта, как будто здесь что-то произошло, — меня никто
не встретил при входе. Изумленный, я дошел до приемной, наткнувшись на слугу, имевшего растерянный и праздничный вид.
Я ощущал ее личность так живо, что мог
говорить с ней, находясь один, без чувства странности или нелепости, но когда воспоминание повторяло ее нежный и горячий порыв, причем я
не мог прогнать ощущение прильнувшего ко мне тела этого полуребенка, которого надо было, строго
говоря, гладить по голове, — я спрашивал себя...
— Отчего я
не был
с ней добрее и
не поговорил так, как она хотела, ждала, надеялась? Отчего
не попытался хоть чем-нибудь ее рассмешить?
— Это — так, — ответил я
с той же простотой и свободой, потому что мы
говорили на одном языке. Но
не это хотелось мне внести в разговор. — Вы одна в Леге?
Она
не всегда умела выразить, чтó хотела, поэтому лишь соединила свои впечатления
с моим вопросом одной из улыбок, которая отчетливо
говорила: «Притворство — грех.
— Вот эти глаза видели Фрези Грант, — сказала Дэзи, прикладывая пальцы к моим векам. — Вот эта рука пожимала ее руку. — Она прикоснулась к моей руке. — Там, во рту, есть язык, который
с ней
говорил. Да, я знаю, это кружит голову, если вдумаешься туда, — но потом делается серьезно, важно, и хочется ходить так, чтобы
не просы́пать. И это
не перейдет ни в кого; оно только в тебе!