Неточные совпадения
— Три месяца
я ходила за нею, старик, —
сказала она, — посмотри на свою дочь.
«У нас в доме нет даже крошки съестного, —
сказала она соседке. —
Я схожу в город, и мы с девочкой перебьемся как-нибудь до возвращения мужа».
«Довольно
мне колоть вам глаза, —
сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где
я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки.
«Ты откуда приехал, капитан? — важно спросила Ассоль воображенное лицо и, отвечая сама себе,
сказала: —
Я приехал… приехал… приехал
я из Китая.
— Теперь отдай
мне, — несмело
сказала девочка. — Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?
— Тебе нечего бояться
меня, — серьезно
сказал он.
—
Я? — Она посмотрела в корзину, но, видимо, не нашла там ничего достойного служить веским вознаграждением. —
Я бы его любила, — поспешно
сказала она и не совсем твердо прибавила: — Если он не дерется.
— Нет, не будет драться, —
сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет,
я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что
сказал тебе
я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
— Ну, вот… —
сказала она, силясь овладеть дыханием, и ухватилась обеими руками за передник отца. — Слушай, что
я тебе расскажу… На берегу, там, далеко, сидит волшебник…
—
Мне все равно, —
сказал Грэй. —
Я не могу допустить, чтобы при
мне торчали из рук гвозди и текла кровь.
Я этого не хочу.
—
Я выпью его, —
сказал однажды Грэй, топнув ногой.
—
Мне кажется, что тебе очень больно, —
сказал он, умалчивая о своем опыте. — Пойдем, Бетси, к врачу. Пойдем же!
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй
скажет ему, избегая смотреть в глаза: «Капитан Гоп,
я ободрал локти, ползая по снастям; у
меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся.
Затем было сказано: «И мальчику моему…» Тогда он
сказал: «
Я…» Но больше не мог ничего выговорить.
— Передай Летике, —
сказал Грэй, — что он поедет со
мной. Пусть возьмет удочки.
Во власти такого чувства был теперь Грэй; он мог бы, правда,
сказать: «
Я жду,
я вижу,
я скоро узнаю…» — но даже эти слова равнялись не большему, чем отдельные чертежи в отношении архитектурного замысла.
«
Я тебе что
скажу, — говорит она и держится за мое плечо, как муха за колокольню, — моя работа не скучная, только все хочется придумать особенное.
— Нет, —
сказал Грэй, доставая деньги, — мы встаем и уходим. Летика, ты останешься здесь, вернешься к вечеру и будешь молчать. Узнав все, что сможешь, передай
мне. Ты понял?
— Жалостно и обидно смотреть.
Я видела по его лицу, что он груб и сердит.
Я с радостью убежала бы, но, честное слово, сил не было от стыда. И он стал говорить: «
Мне, милая, это больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он
сказал. Он говорил еще много чего, но
я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо
мною, так как посоветовал сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
— Ничего, это все ничего, ты слушай, пожалуйста. Вот
я пошла. Ну-с, прихожу в большой страшеннейший магазин; там куча народа.
Меня затолкали; однако
я выбралась и подошла к черному человеку в очках. Что
я ему
сказала,
я ничего не помню; под конец он усмехнулся, порылся в моей корзине, посмотрел кое-что, потом снова завернул, как было, в платок и отдал обратно.
—
Я также могла бы служить вместе с тобой;
скажем, в буфете.
Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами,
сказала: «Ну вот, теперь ты не слышишь, что
я тебя люблю».
— Благодарю, —
сказал Грэй, вздохнув, как развязанный. —
Мне именно недоставало звуков вашего простого, умного голоса. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устья Лилианы, миль десять отсюда. Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт
мне нужен как прошлогодний снег. Можете передать это маклеру.
Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера.
— Решительно ничего, Пантен.
Я хочу, чтобы вы приняли к сведению мое желание избегать всяких расспросов. Когда наступит момент,
я сообщу вам, в чем дело. Матросам
скажите, что предстоит ремонт; что местный док занят.
— Довольно образцов, —
сказал Грэй, вставая, — этот шелк
я беру.
— Две? —
сказал хозяин, судорожно подскакивая, как пружинный. — Тысячи? Метров? Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по… — Он
сказал цену, имеющую такое же отношение к настоящей, как клятва к простому «да», но Грэй был доволен, так как не хотел ни в чем торговаться. — Удивительный, наилучший шелк, — продолжал лавочник, — товар вне сравнения, только у
меня найдете такой.
— Да, —
сказал Дусс, —
я люблю жест и щедрость. Но
я хитер, не верьте моей гнусной лести.
— Да, — просто
сказал Грэй. — Все подробности
я вам сообщу на «Секрете». Вы же…
— Это, конечно, так, —
сказал он. — Впрочем,
я ничего.
— «Лети-ка, Летика», —
сказал я себе, — быстро заговорил он, — когда
я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши ребята, поплевывая в ладони. У
меня глаз, как у орла. И
я полетел;
я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить
меня на берегу?
— Летика, —
сказал Грэй, присматриваясь к его красным глазам, —
я ожидал тебя не позже утра. Лил ли ты на затылок холодную воду?
— Да, Атвуд, —
сказал Грэй, —
я, точно, звал музыкантов; подите,
скажите им, чтобы шли пока в кубрик. Далее будет видно, как их устроить. Атвуд,
скажите им и команде, что
я выйду на палубу через четверть часа. Пусть соберутся; вы и Пантен, разумеется, тоже послушаете
меня.
— Да, —
сказал Атвуд, видя по улыбающимся лицам матросов, что они приятно озадачены и не решаются говорить. — Так вот в чем дело, капитан… Не нам, конечно, судить об этом. Как желаете, так и будет.
Я поздравляю вас.
— Изумительно, —
сказал Грэй. — Всем вам отведено место в трюме, который на этот раз, значит, будет погружен разными «скерцо», «адажио» и «фортиссимо». Разойдитесь. Пантен, снимайте швартовы, трогайтесь.
Я вас сменю через два часа.
— Знаете, —
сказал Пантен Грэю, —
я доволен.
— Бедный Пантен! —
сказал капитан, не зная, сердиться или смеяться. — Ваша догадка остроумна, но лишена всякой основы. Идите спать. Даю вам слово, что вы ошибаетесь.
Я делаю то, что
сказал.
— Что бы
я ни надумал, —
сказал Лонгрен, усаживая девушку на колени, — ты,
я знаю, поймешь, в чем дело. Жить нечем.
Я не пойду снова в дальнее плавание, а поступлю на почтовый пароход, что ходит между Кассетом и Лиссом.
— Да, — издалека
сказала она, силясь войти в его заботы и дело, но ужасаясь, что бессильна перестать радоваться. — Это очень плохо.
Мне будет скучно. Возвратись поскорей. — Говоря так, она расцветала неудержимой улыбкой. — Да, поскорей, милый;
я жду.
— Ты странный, —
сказала она. — Решительно ничего.
Я собирала орехи.
—
Я вернусь домой дней через десять, а ты заложи мое ружье и сиди дома. Если кто захочет тебя обидеть,
скажи: «Лонгрен скоро вернется». Не думай и не беспокойся обо
мне; худого ничего не случится.
— Знаешь, Филипп, — заговорила она, —
я тебя очень люблю и потому
скажу только тебе.
Я скоро уеду; наверное, уеду совсем. Ты не говори никому об этом.
— Не знаю. — Она медленно осмотрела поляну под вязом, где стояла телега, — зеленую в розовом вечернем свете траву, черных молчаливых угольщиков и, подумав, прибавила: — Все это
мне неизвестно.
Я не знаю ни дня, ни часа и даже не знаю, куда. Больше ничего не
скажу. Поэтому, на всякий случай, — прощай; ты часто
меня возил.
— Теперь, —
сказал Грэй, — когда мои паруса рдеют, ветер хорош, а в сердце моем больше счастья, чем у слона при виде небольшой булочки,
я попытаюсь настроить вас своими мыслями, как обещал в Лиссе.
Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви, о которой говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего матроса: «Том, как ты женился?» — «
Я поймал ее за юбку, когда она хотела выскочить от
меня в окно», —
сказал Том и гордо закрутил ус.
— И ты тоже, дитя мое! — вынимая из воды мокрую драгоценность,
сказал Грэй. — Вот,
я пришел. Узнала ли ты
меня?
— Ну, вот… —
сказал он, кончив пить, затем бросил стакан. — Теперь пейте, пейте все; кто не пьет, тот враг
мне.
— Капитан! —
сказал, подыскивая слова, матрос. — Не знаю, понравился ли ему
я, но впечатления мои нужно обдумать. Улей и сад!
—
Я хочу
сказать, что в мой рот впихнули улей и сад. Будьте счастливы, капитан. И пусть счастлива будет та, которую лучшим грузом
я назову, лучшим призом «Секрета»!