Неточные совпадения
Она скоро заметила, что нет сонливости;
сознание было ясно, как в разгаре дня, даже
тьма казалась искусственной, тело, как и
сознание, чувствовалось легким, дневным.
Держась за верх рамы, девушка смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к
тому, что явнее и несомненнее. С этой минуты ликующее богатство
сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз, с иным, новым значением.
То же было и с ней.
Этих двух часов он не заметил, как они прошли все в
той же внутренней музыке, не оставлявшей его
сознания, как пульс не оставляет артерий.
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло,
сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами
то крыша,
то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Левин часто замечал при спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к
сознанию того, что то, что они долго бились доказать друг другу, давным давно, с начала спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
Она пополнела; грудь и плечи сияли тем же довольством и полнотой, в глазах светились кротость и только хозяйственная заботливость. К ней воротились то достоинство и спокойствие, с которыми она прежде властвовала над домом, среди покорных Анисьи, Акулины и дворника. Она по-прежнему не ходит, а будто плавает, от шкафа к кухне, от кухни к кладовой, и мерно, неторопливо отдает приказания с полным
сознанием того, что делает.
В душе Нехлюдова в этот последний проведенный у тетушек день, когда свежо было воспоминание ночи, поднимались и боролись между собой два чувства: одно — жгучие, чувственные воспоминания животной любви, хотя и далеко не давшей того, что она обещала, и некоторого самодовольства достигнутой цели; другое —
сознание того, что им сделано что-то очень дурное, и что это дурное нужно поправить, и поправить не для нее, а для себя.
Неточные совпадения
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это
сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие,
то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
Бородавкин чувствовал, как сердце его, капля по капле, переполняется горечью. Он не ел, не пил, а только произносил сквернословия, как бы питая ими свою бодрость. Мысль о горчице казалась до
того простою и ясною, что непонимание ее нельзя было истолковать ничем иным, кроме злонамеренности.
Сознание это было
тем мучительнее, чем больше должен был употреблять Бородавкин усилий, чтобы обуздывать порывы страстной натуры своей.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к
той сфере деятельности, которую я избрал, и что в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет,
то будет лучше, чем в руках многих мне известных, — с сияющим
сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому,
тем я больше доволен.
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в
сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в
том, что, как ей утешительно было думать, она почти обратила его в христианство,
то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника
того нового объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов
того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты,
сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее о
том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только: