Неточные совпадения
Кроме
того, каждое время года обозначает еще свой путь:
где по весне проходила дорога, там к лету образовался овраг, — и наоборот:
где был овраг, там благодаря осеннему наносу ила открывалась ровная поверхность.
Свойства эти не были, однако ж, следствием усталости или преклонности лет: три-четыре версты от Сосновки до
того места,
где мы застали его, никого не могли утомить; что ж касается до лет, ему было сорок пять, и уж никак не более пятидесяти — возраст, в котором наши простолюдины благодаря постоянной деятельности и простой, неприхотливой жизни сохраняют крепость и силу.
Поднял он себе на плечи сиротинку-мальчика и снова пошел стучаться под воротами, пошел толкаться из угла в угол;
где недельку проживет,
где две — а больше его и не держали; в деревне
то же, что в городах, — никто себе не враг.
С
той точки,
где стоял Аким, дом рыбака заслонялся крутыми выступами берега.
Рыбаку ли, охотнику ли требуется больше простору; к
тому же и зернышко-то наше живое:
где захочет, там и водится; само в руки не дается: поди поищи да погоняйся за ним!
Сдается мне, весна будет ранняя; еще неделя либо две такие простоят, как нонешняя, глазом не смигнешь — задурит река; и
то смотрю: отставать кой-где зачала от берегов.
— И-и-и, батюшка, куды! Я чай, он теперь со страху-то забился в уголок либо в лукошко и смигнуть боится. Ведь он это так только… знамо, ребятеночки!.. Повздорили за какое слово, да давай таскать… А
то и мой смирен, куда
те смирен! — отвечал дядя Аким, стараясь, особенно в эту минуту, заслужить одобрение рыбака за свое усердие, но со всем
тем не переставая бросать беспокойные взгляды в
ту сторону,
где находился Гришутка.
Вечером, после ужина, он встретился с Анной в
том самом переулке,
где некогда высекли Гришку.
В
той стороне,
где стояла Анна, послышались затаенные рыдания.
— Ну, а как нас вон туда — в омут понесет! Батя и
то сказывал: так, говорит, тебя завертит и завертит! Как раз на дно пойдешь! — произнес Ваня, боязливо указывая на противоположный берег,
где между кустами ивняка чернел старый пень ветлы.
— А зачем нас туда понесет? Я чай, мы будем грести наискось… Рази ты не видал, как брат твой Василий управляется? Вишь: река вон туда бежит, а мы вон туда станем гресть, все наискось, вон-вон, к
тому месту — к дубкам,
где озеро.
Уже нагорный берег делился темно-синею стеною на чистом, ясном небе; темный, постепенно понижающийся хребет берега перерезывался еще кой-где в отдалении светло-лиловыми, золотистыми промежутками:
то виднелись бока долин, затопленных косыми лучами солнца, скрывавшегося за горою.
Он прямо пошел к
тому месту,
где находился челнок.
— Ну уж, братцы, милостив к вам господь! — продолжал Глеб, значительно подымая густые свои брови. — Не чаял я увидеть вас на нашем берегу; на самом
том месте,
где вы через воду-то проходили, вечор сосновский мельник воз увязил…
— Что ж? Посидите. Можно и соломы дать, — проговорил Глеб, медленно поворачиваясь спиною к реке и направляясь к
тому месту,
где прежде работал.
В ответ на замечание Гришки о вершах Глеб утвердительно кивнул головою. Гришка одним прыжком очутился в челноке и нетерпеливо принялся отвязывать веревку, крепившую его к большой лодке; тогда Глеб остановил его. С некоторых пор старый рыбак все строже и строже наблюдал, чтобы посещения приемыша на луговой берег совершались как можно реже. Он следил за ним во все зоркие глаза свои, когда дело касалось переправы в
ту сторону,
где лежало озеро дедушки Кондратия.
Несколько ударов весла, прыжок — и Ваня очутился на
том месте,
где оставил приемыша.
Ваня слегка отслонил его рукою и, не повернув даже головы, продолжал смотреть в
ту сторону,
где скрылось белое пятно.
При этом Глеб лукаво покосился в
ту сторону,
где находился приемыш. Гришка стоял на
том же месте, но уже не скалил зубы. Смуглое лицо его изменилось и выражало на этот раз столько досады, что Глеб невольно усмехнулся; но старик по-прежнему не сказал ему ни слова и снова обратился к сыну.
Как только шаги стариков замолкли на берегу озера, Ваня приподнял голову, тряхнул кудрями, встал со скамьи, подошел к
тому месту,
где виднелось зеркальце, и отдернул занавеску.
И
то сказать надо: было, впрочем,
где и разгуляться в Комареве.
— Это опять не твоя забота: хоша и пропил, да не твое, — отрывисто произнес Глеб, который смерть не любил наставлений и
того менее советов и мнений молодого человека. — Укажи только, куда, примерно, пошел этот Захар,
где его найти, а уж рассуждать, каков он есть, мое дело.
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в
ту сторону,
где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело; ну, а коли был, да ты просмотрел, заместо
того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал
где ни на есть по берегу — тогда что?
Заря чуть-чуть окрашивала край горизонта, когда он был уже на другом берегу и, покачиваясь в челноке, посматривал в
ту сторону дальних лугов,
где находилось Комарево.
— Знамо, здорово… Не о
том речь, не
тот, примерно, наш разговор был — вот что! Сказывал, на другой день придешь; а
где он,
тот день-то?.. Парня нарочно посылал; прождал все утро; время только напрасно прошло…
А между
тем на каждом плече ее было по коромыслу и на каждом коромысле висела немалая тяжесть рубах и всякого другого тряпья; немало также предстояло ей забот: требовалось привести все это в порядок, вымыть, развесить, просушить, прикинуть кой-где заплату, кой-где попросту прихватить нитками — работы больно довольно.
Чай, смотри уж теперь
где ни на есть шушукаются: знамо,
тот, глупый, и рад эвтому!
Он направился к ручью. Почти против
того места,
где ручей впадал в реку, из воды выглядывала верхушка огромной плетеной корзины, куда Глеб прятал живую рыбу. Пока выбирал он из этого самодельного садка рыбу, приемыш успел вернуться с ведром.
— Какие с тобой расчеты, нищий! Ты мне еще должен, не я тебе. За две недели забрал деньги вперед, а еще расчетов требуешь… Вон, говорю, вон ступай с
того места,
где стоишь!.. Ступай, говорю! Не доводи до греха… Вон!
— Болезнь во всем во мне ходит:
где уж тут встать! — проговорил Глеб
тем же отрывистым тоном. — Надо просить бога грехи отпустить!.. Нет, уж мне не встать! Подрубленного дерева к корню не приставишь. Коли раз подрубили, свалилось, тут, стало, и лежать ему — сохнуть… Весь разнемогся. Как есть, всего меня разломило.
Тут сидел один из ближайших приятелей Захара. Лишнее говорить, что он пользовался точно так же дружбою приемыша.
То был рыжий и косой парень, но лихой и разбитной гуляка, по прозванию Семион, или Севка-Глазун. Этот Семион, или Севка, держался обычая пропивать в воскресенье все
то, что зарабатывал в продолжение недели, если только не успевал заблаговременно проигрывать заработки в три листка. В компании,
где Захар играл роль коновода, Севка был чем-то вроде есаула.
— Разбойник! — вскричала она, всплеснув руками. —
То ли сулил ты покойнику, а?
Где ж твоя совесть, потерянная душа твоя?
Где?
— То-то же вот и есть, сам суди, кормилец, какая жизнь-то наша:
где уж тут дожить, родной!
— Чего тут?.. Вишь, половину уж дела отмахнули!.. Рази нам впервака: говорю, как жил этта я в Серпухове, у Григорья Лукьянова — бывало, это у нас вчастую так-то пошаливали… Одно слово: обделаем — лучше быть нельзя!.. Смотри, только ты не зевай, делай, как, примерно, я говорил; а уж насчет,
то есть, меня не сумневайся: одно слово — Захар! Смотри же, жди
где сказано: духом буду… Ну что ж на дожде-то стоять?.. Качай! — заключил Захар, оправляя мокрые волосы, которые хлестали его по лицу.
Забежишь, пожалуй, в такое место,
где сам сатана редьки не строгал: потому, выходит, зги не видать; ночь, все единственно; и ветер к
тому пуще силен: собаки не услышишь…
Далее Федот Кузьмич сообщил о
том, как становой, собрав понятых, вошел в кабак, допросил целовальника и как целовальник тотчас же выдал воров, показал расписку, пояснил, откуда были воры, и рассказал даже,
где найти их.
— Нет, батюшка, не о
том прошу:
где уж тут! Самому идти надобность… Кабы ты, родной, на
то время приглядел за стадом, я… что хошь тебе за это…
С
того места,
где находились Дуня, ее отец и Анна, нельзя было расслышать, что говорили братья.
Надо думать, однако ж, что в некоторых случаях мимика выразительна не меньше слов: с первым же движением Василия Дуня испустила раздирающий крик и как помешанная бросилась к
тому месту,
где стояли братья.
Подбежав к
тому месту,
где лежала дочь, старик опустился на колени и, приложив лицо свое к ее бледно-мертвенному лицу, стал призывать ее по имени.
Наконец, когда рыдания ее утихли, он передал ее на руки Анны, поднялся на ноги и, отозвав поодаль Василия, расспросил его обстоятельно о
том, как отыскали Григория и
где находилось теперь его тело. Старик думал отправиться туда немедленно и отдать покойнику последний христианский долг.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево:
то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.
Кое-где по зеленым косогорам,
то плавным,
то крутым, лепятся села, вьются тропинки, кажущиеся издали нежными полосками, нарисованными тонкою, прихотливою кистью.
Ручей, вырываясь по-прежнему из-под камней и узловатых корней ветел, огибал светлою журчащею струею огород, избы и, прошумев между булыжником, вливался в Оку подле
того места,
где когда-то тетушка Анна постукивала вальком.
Переехав реку, Ваня пробирался между кустами ивняка, шел
тою же самой песчаной дорожкой, усеянной мелкими раковинами, на которой, бегая когда-то с приемышем, встретил в первый раз Дуню. Немного погодя очутился он у опушки, и чуть ли не на
том месте,
где сидел тогда дедушка Кондратий.