Неточные совпадения
Петр реже отрывался
от дела; он вязал петлю за петлей и, несмотря на неудовольствие, написанное на каждой черте смуглого
лица его, быстро подвигал работу.
Во время этого объяснения лукавые глаза Гришки быстро перебегали
от отца к тетке Анне; с последними словами старушки испуг изобразился в каждой черте плутовского
лица; он ухватил дядю Акима за рукав и принялся дергать его изо всей мочи.
Со всем тем
лицо ее выражало более суеты и озабоченности, чем когда-нибудь; она перебегала
от крылечка в клетушку,
от клетушки к задним воротам,
от задних ворот снова к крылечку, и во все время этих путешествий присутствовавшие могли только видеть одни ноги тетушки Анны: верхняя же часть ее туловища исчезала совершенно за горшками, лагунчиками, скрывалась за решетом, корчагою или корытом, которые каждый раз подымались горою на груди ее, придерживаемые в обхват руками.
Два-три пинка, удачно направленные в бок молодого парня с белыми зубами, предостерегали его
от нового взрыва хохота, и с этой минуты
лицо его как словно одеревенело.
— Никак, сыч? — произнес Гришка, быстро окинув глазами Ваню; но мрак покрывал
лицо Вани, и Гришка не мог различить черты его. — Вот что, — примолвил вдруг приемыш, — высади-ка меня на берег: тут под кустами, недалече
от омута, привязаны три верши. Ты ступай дальше: погляди там за омутом, об утро туда кинули пяток. Я тебя здесь подожду.
На бечевке, протянутой
от выступа печи до верхнего косяка двери, висела грубая посконная занавеска, скрывавшая правое окно и постель рыбаковой дочки; узковатость занавески позволяла, однако ж, различить полотенце, висевшее в изголовьях, и крошечное оловянное зеркальце, испещренное зелеными и красными пятнышками, одно из тех зеркальцев, которые продаются ходебщиками — «офенями» — и в которых можно только рассматривать один глаз, или нос, или подбородок, но уж никак не все
лицо; тут же выглядывал синий кованый сундучок, хранивший, вероятно, запонку, шелк-сырец, наперсток, сережки, коты, полотно, две новые понявы и другие части немногосложного приданого крестьянской девушки.
Белая, патриархальная голова соседа, тихое выражение
лица его, насквозь проникнутого добротою и детским простодушием, приводили на память тех набожных старичков, которые уже давным-давно отказались
от всех земных, плотских побуждений и обратили все помыслы свои к богу.
— Что ж, — сказал наконец дедушка Кондратий ласковым, приветливым голосом (
лицо его оставалось, однако ж, задумчивым), — что ж! Мы
от доброго дела не прочь…
Казалось даже, он с каким-то лихорадочным нетерпением ждал минуты, когда станет перед отцом
лицом к
лицу; цыганское
лицо его, дышащее грубой энергией, выражало досаду тогда лишь, когда встречалось с
лицом Василия, в чертах которого все еще проступала время
от времени какая-то неловкость.
Глеб остался очень доволен своими наблюдениями, хотя молодой мельник, не отрывавший глаз
от старого рыбака, ничего не встретил на
лице его, кроме нахмуренных бровей и сурового раздумья.
Все шло, по-видимому, самым обыкновенным порядком, и только главные действующие
лица — те самые,
от кого бы следовало ожидать всего более радости, — казались как будто недовольными.
Дрожа и замирая
от страха, они приложили бледные
лица к щелкам ворот; но сколько ни следили они за движениями грозного старика, ожидая с минуты на минуту, что он тут же, на месте, пришибет Гришку, ожидания их не оправдались.
Грустно было выражение
лица его. Жена, Дуня, приемыш, Кондратий не были его родные дети; родные дети не окружали его изголовья. Он думал умереть на руках детей своих — умирал почти круглым, бездетным сиротою. Он долго, почти все утро, оставался погруженным в молчаливое, тягостное раздумье; глаза его были закрыты; время
от времени из широкой, но впалой груди вырывался тяжелый, продолжительный вздох.
Не берусь передать движение, с каким старушка ухватилась за весточку
от возлюбленного сына.
Лицо ее приняло выражение, как будто стояла она у ворот и глядела на Ваню, который подымался по площадке после двухлетней разлуки. Но первая мысль ее, когда она пришла в себя, первое воспоминание все-таки принадлежало мужу.
Голос старушки, выражение всей фигуры изменялись с непостижимою быстротою; все существо ее мгновенно отдавалось под влияние слов и воспоминаний, которые возникали вереницами в слабой голове ее: они переходили
от украденных полушубков к Дуне,
от Дуни к замку у двери каморы,
от замка к покойному мужу,
от мужа к внучке,
от внучки к Захару,
от Захара к дедушке Кондратию, которого всеслезно просила она вступиться за сирот и сократить словами беспутного, потерянного парня, —
от Кондратия переходили они к Ване и только что полученному письму, и вместе с этими скачками голос ее слабел или повышался, слезы лились обильными потоками или вдруг пересыхали,
лицо изображало отчаяние или уныние, руки бессильно опускались или делали угрожающие жесты.
По мере того как она оживлялась,
лицо его склонялось на грудь; время
от времени он глубоко вздыхал, подымал шапку и крестился.
То был малый лет шестнадцати, с широким румяным добродушным
лицом и толстыми губами. Нельзя было не заметить, однако ж, что губы его на этот раз изменяли своему назначению: они не смеялись. И вообще во всей наружности парня проглядывало выражение какой-то озабоченности, вовсе ему не свойственной; он не отрывал глаз
от старика, как словно ждал
от него чего-то особенного.
— Яша, батюшка, голубчик, не оставь старика: услужи ты мне! — воскликнул он наконец, приподымаясь на ноги с быстротою, которой нельзя было ожидать
от его лет. — Услужи мне! Поколь господь продлит мне век мой, не забуду тебя!.. А я… я было на них понадеялся! — заключил он, обращая тоскливо-беспокойное
лицо свое к стороне Оки и проводя ладонью по глазам, в которых показались две тощие, едва приметные слезинки.
Жаркий луч солнца, скользнув между листами яблони и захватив на пути своем верхушку шалаша, падал на руки Дуни, разливая прозрачный, желтоватый полусвет на свежее, еще прекрасное
лицо ее. В двух шагах
от Дуни и дедушки Кондратия резвился мальчик лет одиннадцати с белокурыми вьющимися волосами, свежими глазами и
лицом таким же кругленьким и румяным, как яблоки, которые над ними висели.
Неточные совпадения
Я узнал это
от самых достоверных людей, хотя он представляет себя частным
лицом.
Необходимо, дабы градоначальник имел наружность благовидную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не огромный, но и не слишком малый, сохранял пропорциональность во всех частях тела и
лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (
от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями. Глаза у него должны быть серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие и суровость. Нос надлежащий. Сверх того, он должен иметь мундир.
Предстояло атаковать на пути гору Свистуху; скомандовали: в атаку! передние ряды отважно бросились вперед, но оловянные солдатики за ними не последовали. И так как на
лицах их,"ради поспешения", черты были нанесены лишь в виде абриса [Абрис (нем.) — контур, очертание.] и притом в большом беспорядке, то издали казалось, что солдатики иронически улыбаются. А
от иронии до крамолы — один шаг.
Но река продолжала свой говор, и в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой бред, но есть и другой бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже бред, или, лучше сказать, тут встали
лицом к
лицу два бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости
от первого.
Во время его управления городом тридцать три философа были рассеяны по
лицу земли за то, что"нелепым обычаем говорили: трудящийся да яст; нетрудящийся же да вкусит
от плодов безделия своего".