Неточные совпадения
Во все время,
как сноха и хозяйка собирали
на стол, Глеб
ни разу не обратился к Акиму, хотя часто бросал
на него косвенные взгляды. Видно
было, что он всячески старался замять речь и не дать гостю своему повода вступить в объяснение. Со всем тем,
как только хозяйка поставила
на стол горячие щи со снетками, он первый заговорил с ним.
— Перестань, братец! Кого ты здесь морочишь? — продолжал Ваня, скрестив
на груди руки и покачивая головою. — Сам знаешь, про что говорю. Я для эвтаго более и пришел, хотел сказать вам: господь, мол, с вами; я вам не помеха! А насчет, то
есть, злобы либо зависти
какой, я
ни на нее,
ни на тебя никакой злобы не имею; живите только по закону,
как богом показано…
Летом куда бы еще
ни шло: прольет ливень, солнышко скоро высушит; но осенью, когда солнышко повернет
на зиму, а дождь зарядит
на два-три месяца, тут
как быть?
Но
как бы то
ни было, гриб ли, слепой ли старик с обвязанными глазами, — лачужка не боялась грозного водополья: ольха, ветлы, кусты, обступавшие ее со всех сторон, защищали ее,
как молодые нежные сыны, от льдин и охотно принимали
на себя весь груз ила, которым обвешивались всякий раз,
как трофеем.
— Вот одного разве только недостает вам, — продолжал между тем Глеб, — в одном недостача: кабы
каким ни есть случаем… Вот хошь бы
как та баба — помнишь, рассказывали в Кашире? — пошла это
на реку рубахи полоскать, положила их в дупло, — вынимает их
на другой день, ан, глядь, в дупле-то кубышка с деньгами… Вот кабы так-то… ах, знатно, я чай, зажили бы вы тогда!
— Ну, да
как быть: сколько веревку
ни вить, концу
быть:
на это они, девки-то, и
на свет рождаются.
Осыпал его затем угрозами, грозил ему побоями — ничто не помогало:
как ни тяжко
было сыну гневить преклонного отца, он стоял, однако ж,
на своем.
Выходило всегда как-то, что он
поспевал всюду, даром что едва передвигал своими котами;
ни одно дело не обходилось без Герасима; хотя сам он никогда не участвовал
на мирских сходках, но все почему-то являлись к нему за советом,
как словно никто не смел помимо него подать голоса.
— Федосьева-то Матрешка! Эка невидаль! — возразил молодцу мельник. — Нет. Глеб Савиныч, не слушай его. Захар этот,
как перед богом, не по нраву тебе: такой-то шальной, запивака… и-и, знаю наперед, не потрафит… самый что
ни на есть гулящий!..
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза
на приемыша и потом машинально,
как словно по привычке, перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое
будет дело; ну, а коли
был, да ты просмотрел, заместо того чтобы ждать его,
как я наказывал, рыскал где
ни на есть по берегу — тогда что?
Единственный предмет, обращавший
на себя теперь внимание Глеба,
было «время», которое, с приближением осени, заметно сокращало трудовые дни. Немало хлопот приносила также погода, которая начинала хмуриться, суля ненастье и сиверку — неумолимых врагов рыбака. За всеми этими заботами, разумеется, некогда
было думать о снохе. Да и думать-то
было нечего!.. Живет себе бабенка наравне с другими, обиды никакой и
ни в чем не терпит — живет,
как и все люди. В меру работает, хлеб
ест вволю: чего ж ей еще?..
Уже час постукивала она вальком, когда услышала за спиною чьи-то приближающиеся шаги. Нимало не сомневаясь, что шаги эти принадлежали тетушке Анне, которая спешила, вероятно, сообщить о крайней необходимости дать
как можно скорее груди ребенку (заботливость старушки в деле кормления кого бы то
ни было составляла,
как известно, одно из самых главных свойств ее нрава), Дуня поспешила положить
на камень белье и валек и подняла голову. Перед ней стоял Захар.
Как бы
ни были велики барыши русского простолюдина, единственное изменение в его домашнем быту
будет заключаться в двух-трех лубочных картинках, прибитых вкривь и вкось и
на живую нитку, стенных часах с расписным неизмеримым циферблатом и кукушкой, и медном, раз в век луженном, никогда не чищенном самоваре.
— Оборони, помилуй бог! Не говорил я этого; говоришь: всяк должен трудиться,
какие бы
ни были года его. Только надо делать дело с рассудком… потому время неровно… вот хоть бы теперь: время студеное, ненастное… самая что
ни на есть кислота теперь… а ты все в воде мочишься… знамо, долго ли до греха, долго ли застудиться…
Во все время,
как спускали челноки в воду, Гришка
ни разу не обернулся, не взглянул
на дом; ему не до того
было: поддерживая рукой штоф, он распевал во все горло нескладную песню, между тем
как голова его бессильно свешивалась то
на одно плечо, то
на другое…
Ока освещалась уже косыми лучами солнца, когда дедушка Кондратий достигнул тропинки, которая, изгибаясь по скату берегового углубления, вела к огородам и избам покойного Глеба. С этой минуты глаза его
ни разу не отрывались от кровли избушек. До слуха его не доходило
ни одного звука,
как будто там не
было живого существа. Старик не замедлил спуститься к огороду, перешел ручей и обогнул угол, за которым когда-то дядя Аким увидел тетку Анну, бросавшую
на воздух печеные из хлеба жаворонки.
Как мы уже сказали,
был Петров день. Благодаря этому обстоятельству комаревские улицы
были полны народа; отовсюду слышались песни и пискливые звуки гармонии. Но Ваня
ни на минуту не остановился, чтобы поглазеть
на румяных, разряженных в пух и прах девок, которые ласково провожали его глазами.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают
на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и
на Онуфрия его именины. Что делать? и
на Онуфрия несешь.
Поспел горох! Накинулись, //
Как саранча
на полосу: // Горох, что девку красную, // Кто
ни пройдет — щипнет! // Теперь горох у всякого — // У старого, у малого, // Рассыпался горох //
На семьдесят дорог!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. //
Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, //
Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что
ни велят — работаю, //
Как ни бранят — молчу.
И ангел милосердия // Недаром песнь призывную //
Поет — ей внемлют чистые, — // Немало Русь уж выслала // Сынов своих, отмеченных // Печатью дара Божьего, //
На честные пути, // Немало их оплакала // (Увы! Звездой падучею // Проносятся они!). //
Как ни темна вахлачина, //
Как ни забита барщиной // И рабством — и она, // Благословясь, поставила // В Григорье Добросклонове // Такого посланца…
Ни дать
ни взять юродивый, // Стоит, вздыхает, крестится, // Жаль
было нам глядеть, //
Как он перед старухою, // Перед Ненилой Власьевой, // Вдруг
на колени пал!