— Нет, Васька
дома останется взамен Гришки. Отпущу я его на заработки! А самому небось батрака нанимать, нет, жирно будет! Они и без того денег почитай что не несут… Довольно и того, коли один Петрушка пойдет в «рыбацкие слободы»… Ну, да не об этом толк совсем! Пойдут, стало быть, Васькины рубахи; а я от себя целковика два приложу: дело ихнее — походное, понадобится — сапожишки купить либо другое что, в чем нужда встренется.
Неточные совпадения
— Будь по-твоему, — сказал он, потешаясь, по-видимому, недовольными выходками сына, — ладно; ну, ты уйдешь, а в дому-то кто
останется?
Никогда еще во всю свою долгую, но бесполезную жизнь дядя Аким не трудился так много, как в это утро, когда, обнадеженный словами Анны,
остался гостить в
доме рыбака.
Тетка Анна принялась снова увещевать его; но дядя Аким
остался непоколебим в своем намерении: он напрямик объявил, что ни за что не
останется больше в
доме рыбака, и если поживет еще, может статься, несколько дней, так для того лишь, чтоб приискать себе новое место.
— Ты у меня нынче ни с места! Петр, Василий и снохи, может статься, не вернутся: заночуют в Сосновке, у жениной родни;
останется одна наша старуха: надо кому-нибудь и
дома быть; ты
останешься! Слышишь, ни с места! За вершами съездишь, когда я и Ванюшка вернемся с озера.
Да и нам повеселее тогда будет: к тому времени того и гляди повестят о некрутстве, Гришка уйдет; все не так скучать станем; погляжу тогда на своих молодых;
осталась по крайности хоть утеха в
дому!..»
— А как же Вася-то? Ведь он также
дома не
остается: идет на заработки; самому нужны, — шепнула жена.
Остаешься теперь одна в
дому: пособить некому…
Подле них возвышался когда-то великолепный барский
дом, но теперь от него и следу не
оставалось.
Все это куда бы еще ни шло, если бы челнок приносил существенную пользу
дому и поддерживал семейство; но дело в том, что в промежуток десяти-двенадцати лет парень успел отвыкнуть от родной избы; он
остается равнодушным к интересам своего семейства; увлекаемый дурным сообществом, он скорей употребит заработанные деньги на бражничество; другая часть денег уходит на волокитство, которое сильнейшим образом развито на фабриках благодаря ежеминутному столкновению парней с женщинами и девками, взросшими точно так же под влиянием дурных примеров.
Он сказал, что незачем по-пустому валандаться, незачем идти без надобности в Комарево, что пойдет туда, когда сам пошлет, и без дальних разговоров велел ему
остаться дома.
Благодаря способу временных займов у хозяев — займов, к которым прибегал работник, волей-неволей Захар
оставался в
доме.
Что ж касается до жены и до тетки Анны, Гришка принял также свои меры: он объявил жене, что, если ночные проделки его сделаются известными, он дня не
останется в
доме: возьмет жену, ребенка, отправится в Комарево и наймется на миткалевой фабрике.
К тому же простолюдин, и особенно коренной рыбак, который живет по большей части отделенный от общества и
остается по тому самому при застарелых своих понятиях, твердо уверен, что если дождь обмывает его челнок, то все челноки, существующие на земле, терпят ту же участь; что, если буря свирепствует над его
домом, буря свирепствует с одинаковой яростью по всей «земле-планиде».
При всем том подлежит сильному сомнению, чтобы кто-нибудь из окрестных рыбарей, начиная от Серпухова и кончая Коломной,
оставался на берегу. Привыкшие к бурям и невзгодам всякого рода, они, верно, предпочитали теперь отдых на лавках или сидели вместе с женами, детьми и батраками вокруг стола, перед чашкой с горячей ушицей. Нужны были самые крайние побудительные причины: лодка, оторванная от причала и унесенная в реку, верши, сброшенные в воду ветром, чтобы заставить кого-нибудь выйти из
дому.
— Нет, вишь ты, пришли это они с нашими ребятами… те
остались дома, а эти в Сосновку пришли; они все рассказали…
Вы одни, ты да Вася, виновники всему горю нашему; кабы отца тогда послушали,
остались бы
дома, при вас, знамо, не то бы и было.
Сосновское общество отрезало бессрочному узаконенный участок земли. Но Ваня не захотел
оставаться в Сосновке. Вид Оки пробудил в нем желание возвратиться к прежнему, отцовскому промыслу. Землю свою отдал он под пашню соседу, а сам снял внаймы маленькое озеро, на гладкой поверхности которого с последним половодьем не переставала играть рыба. Он обстроился и тотчас же перевел к себе в
дом дедушку Кондратия, его дочь и внучка.
Второй вал покрыл весь Симодо и смыл его до основания. Потом еще вал, еще и еще. Круговращение продолжалось с возрастающей силой и ломало, смывало, топило и уносило с берегов все, что еще уцелело. Из тысячи
домов осталось шестнадцать и погибло около ста человек. Весь залив покрылся обломками домов, джонок, трупами людей и бесчисленным множеством разнообразнейших предметов: жилищ, утвари и проч.
Неточные совпадения
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Однако ж она согласилась, и они удалились в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех
осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом; в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными пряниками.
Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.
Яшвин с фуражкой догнал его, проводил его до
дома, и через полчаса Вронский пришел в себя. Но воспоминание об этой скачке надолго
осталось в его душе самым тяжелым и мучительным воспоминанием в его жизни.