Неточные совпадения
— Здравствуй, сватьюшка!.. Ну-ну, рассказывай, отколе? Зачем?.. Э, э,
да ты и парнишку привел! Не тот ли это, сказывали, что после солдатки остался… Ась? Что-то на тебя, сват Аким, смахивает… Маленько покоренастее
да поплотнее тебя будет, а в остальном — весь, как есть, ты! Вишь, рот-то… Эй, молодец, что рот-то разинул? — присовокупил рыбак, пригибаясь к Грише, который смотрел на него во все глаза. — Сват Аким, или он у тебя так уж с большим таким ртом и родился?
— Что ж так? Секал ты его много, что ли?.. Ох, сват, не худо бы, кабы и ты тут же себя маненько, того… право слово! — сказал, посмеиваясь, рыбак. —
Ну,
да бог с тобой! Рассказывай, зачем спозаранку, ни свет ни заря, пожаловал, а? Чай, все худо можется, нездоровится… в людях тошно жить… так стало тому и быть! — довершил он, заливаясь громким смехом, причем верши его и все туловище заходили из стороны в сторону.
— Экой ты, братец ты мой, какой человек несообразный! Заладил: пособи
да пособи! Застала, знать, зима в летней одежде, пришла нужда поперек живота,
да по чужим дворам: пособи
да пособи!
Ну, чем же я тебе пособлю, сам возьми в толк!
— Хозяйка, — сказал он, бросая на пол связку хвороста, старых ветвей и засохнувшего камыша, — на вот тебе топлива: берегом идучи, подобрал. Ну-ткась, вы, много ли дела наделали? Я чай, все более языком выплетали… Покажь:
ну нет, ладно, поплавки знатные и неводок, того, годен теперь стал… Маловато только что-то сработали… Утро, кажись, не один час: можно бы и весь невод решить… То-то, по-вашему: день рассвел — встал
да поел, день прошел — спать пошел… Эх, вы!
С начатия, знамо, трудненько покажется;
ну да как быть!
—
Ну, ребята, — произнес он неожиданно, обращаясь к сыновьям, которые последовали его примеру и крестились перед образами, — пора за дело; бери топоры
да паклю — ступай на берег!
— Вижу, за водой, — сказал он, посмеиваясь, — вижу.
Ну, а сноха-то что ж? А? Лежит тем временем
да проклажается, нет-нет
да поохает!.. Оно что говорить: вестимо, жаль сердечную!..
Ну, жаль не жаль, а придется ей нынче самой зачерпнуть водицы… Поставь ведра, пойдем: надо с тобой слова два перемолвить.
—
Ну, на здоровье; утрись поди! — произнес Глеб, выпуская Гришку, который бросился в угол, как кошка, и жалобно завопил. — А то не хочу
да не хочу!.. До колен не дорос, а туда же: не хочу!..
Ну, сват, пора, я чай, и закусить: не евши легко, а поевши-то все как-то лучше. Пойдем, — довершил рыбак, отворяя дверь избы.
— Хорошее баловство, нечего сказать! — возразил Глеб, оглядывая сынишку далеко, однако ж, не строгими глазами. — Вишь, рубаху-то как отделал! Мать не нашьется, не настирается, а вам, пострелам, и нуждушки нет. И весь-то ты покуда одной заплаты не стоишь…
Ну, на этот раз сошло, а побалуй так-то еще у меня, и ты и Гришка, обоим не миновать дубовой каши,
да и пирогов с березовым маслом отведаете… Смотри, помни… Вишь, вечор впервые только встретились, а сегодня за потасовку!
—
Ну вот еще, будешь нам рассказывать! Он, вестимо он! Ах, он… Ребята, давай мне его сюда, давай сюда!.. Ступай, догоняй; всего одна дорога;
да живо… испуган зверь, далеко бежит…
Ну!
—
Да что, матушка, пришло, знать, время, пора убираться отселева, — уныло отвечал Аким. — Сам ноне сказал: убирайся, говорит, прочь отселева! Не надыть, говорит, тебя, старого дурака: даром, говорит, хлеб ешь!..
Ну, матушка, бог с ним! Свет не без добрых людей… Пойду: авось-либо в другом месте гнушаться не станут, авось пригожусь, спасибо скажут.
Ну,
да не угодил, матушка, нет…
«Чтой-то за парень! Рослый, плечистый, на все руки и во всякое дело парень! Маленечко вот только бычком смотрит, маленечко вороват, озорлив, —
ну,
да не без этого! И в хорошем хлеву мякина есть. И то сказать, я ведь потачки не дам: он вороват,
да и я узловат! Как раз попотчую из двух поленцев яичницей; а парень ловкий, нече сказать, на все руки парень!»
— Перелезай на ту сторону. Время немного осталось; день на исходе… Завтра чем свет станешь крыть соломой… Смотри, не замешкай с хворостом-то! Крепче его привязывай к переводинам… не жалей мочалы; завтра к вечеру авось, даст бог, порешим…
Ну, полезай…
да не тормози руки!.. А я тем временем схожу в Сосновку, к печнику понаведаюсь… Кто его знает: времени, говорит, мало!.. Пойду: авось теперь ослобонился, — заключил он, направляясь в сени.
— А все как словно страшно…
Да нет, нет, Ваня не такой парень! Он хоть и проведает, а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся душа заноет… так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. —
Ну, Гриша, так что ж ты начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле парня.
—
Ну да, видно, за родным… Я не о том речь повел: недаром, говорю, он так-то приглядывает за мной — как только пошел куда, так во все глаза на меня и смотрит, не иду ли к вам на озеро. Когда надобность до дедушки Кондратия, посылает кажинный раз Ванюшку… Сдается мне, делает он это неспроста. Думается мне: не на тебя ли старый позарился… Знамо, не за себя хлопочет…
— Полно тебе, дура голова!
Ну, чего ты, чего? Погодим еще: авось какой-нибудь рассудок
да будет… Не махонькие они: свой толк в голове есть. Знамо, кто себе враг! На беду не полезут.
—
Ну, этот, по крайности, хошь толком сказал, долго думал,
да хорошо молвил! — произнес отец, самодовольно поглаживая свою раскидистую бороду. —
Ну, бабы, что ж вы стоите? — заключил он, неожиданно поворачиваясь к снохам и хозяйке. — Думаете, станете так-то ждать на берегу с утра
да до вечера, так они скорее от эвтаго придут… Делов нет у вас, что ли?
—
Да таки — ништо! — смеясь, возразил Глеб. —
Ну, братцы, посмотрели мы на вас: хваты, нечего сказать!
— А,
да! Озерской рыбак! — сказал Глеб. —
Ну, что, как там его бог милует?.. С неделю, почитай, не видались; он за половодьем перебрался с озера в Комарево… Скучает, я чай, работой? Старик куды те завистливый к делу — хлопотун!
«Вот, родимый, — говорит этто она ему, — вот, говорит, я лечейка, коров лечу!» — «Где ж ты, говорит, лечила?» — «А лечила я, говорит, у добрых у людей,
да не в пору за мной послали; захватить не успела — весь скот передох!»
Ну, посадил он это ее к себе в сани, поехал.
Жаль,
ну,
да ведь не как своего!
Вестимо, на первых-то порах только расстаться жаль словно;
ну,
да авось господь приведет увидаться: не в ссылку идет…
— Бог сотворил рожденье, благословил нас; нам благодарить его, — а как благодарить? Знамо, молитвой
да трудами. Бог труды любит!
Ну, ребята, что ж вы стали! Живо! Ночи теперь не зимние, от зари до зари не велик час… пошевеливайся!..
—
Да смотри, не запаздывать у меня, живо домой!..
Ну, Петрушка, весла на воду. И нам пора: давно уж, я чай, полночь, — произнес Глеб, когда челнок, сурово отпихнутый Гришкой, исчез в темноте.
—
Ну, вот что, грамотник, — примолвил он, толкнув его слегка по плечу, — на реку тебе идти незачем: завтра успеешь на нее насмотреться, коли уж такая охота припала. Ступай-ка лучше в избу
да шапку возьми: сходим-ка на озеро к дедушке Кондратию. Он к нам на праздниках два раза наведывался, а мы у него ни однова не бывали — не годится. К тому же и звал он нонче.
Ну,
да все равно, теперь пришел проведать; и то хорошо…
—
Ну,
да как быть: сколько веревку ни вить, концу быть: на это они, девки-то, и на свет рождаются.
—
Ну,
да все одно: ведь и это не годится, неладно! — продолжал он, заботливо нахмуривая лоб, между тем как лицо его смеялось.
Ну,
да ладно; вот вылечим мы его с тобою: авось тогда повеселее будет…
— Полно, говорю! Тут хлюпаньем ничего не возьмешь! Плакалась баба на торг, а торг про то и не ведает;
да и ведать нет нужды! Словно и взаправду горе какое приключилось. Не навек расстаемся, господь милостив: доживем, назад вернется — как есть, настоящим человеком вернется; сами потом не нарадуемся…
Ну, о чем плакать-то? Попривыкли! Знают и без тебя, попривыкли: не ты одна… Слава те господи! Наслал еще его к нам в дом… Жаль, жаль, а все не как своего!
— Нет, Васька дома останется взамен Гришки. Отпущу я его на заработки! А самому небось батрака нанимать, нет, жирно будет! Они и без того денег почитай что не несут… Довольно и того, коли один Петрушка пойдет в «рыбацкие слободы»…
Ну,
да не об этом толк совсем! Пойдут, стало быть, Васькины рубахи; а я от себя целковика два приложу: дело ихнее — походное, понадобится — сапожишки купить либо другое что, в чем нужда встренется.
— Зачем вы привели ее сюда? — нетерпеливо сказал он. — Легче от эвтого не будет…
Ну, старуха, полно тебе… Простись
да ступай с богом. Лишние проводы — лишние слезы…
Ну, прощайся!
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза на приемыша и потом машинально, как словно по привычке, перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело;
ну, а коли был,
да ты просмотрел, заместо того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни на есть по берегу — тогда что?
Ну да ладно: за прогул возьму с него — будет помнить!..
—
Ну, говори, — промолвил Глеб, обращая впервые глаза на соседа. —
Да что ты, дядя? Ась? В тебе как словно перемена какая… и голос твой не тот, и руки дрожат. Не прилучилось ли чего? Говори, чем, примерно, могу помочь?
Ну, примерно, и… того; говори только.
— Что говорить, дядя! Признаться, и я не ему прочил твою дочку: прочил другому.
Ну,
да что тут! Словесами прошлого не воротишь!
Ну,
да что тут толковать!
— Что говорить-то? И-и-и, касатка, я ведь так только… Что говорить-то!.. А коли через него, беспутного, не крушись, говорю, плюнь,
да и все тут!.. Я давно приметила, невесела ты у нас… Полно, горюшица! Авось теперь перемена будет: ушел теперь приятель-то его…
ну его совсем!.. Знамо, тот, молодяк, во всем его слушался; подучал его, парня-то, всему недоброму… Я сама и речи-то его не однова слушала… тьфу! Пропадай он совсем, беспутный… Рада до смерти: ушел он от нас…
ну его!..
— Экой ты, братец ты мой, чудной какой! Народ молодой: погулять хочет… Потому больше вечор и не наказывал им об рыбке: оба больно хмельны были;
ну,
да теперь сам знаешь. Неси же скорей, смотри, рыбу-то!..
— Нет, рыбы не видал: платили деньгами;
да все ведь одно…
Ну, право же слово, не годится он тебе, не тот человек… Я говорил тогда… Право, не годится; он и парня-то твоего споит! — усердствовал племянник мельника.
Ну, пошел в избу, спроси у старухи ведро
да сюда неси! — неожиданно заключил Глеб, поворачиваясь лицом к Оке.
—
Ну, что глотку-то дерешь? — с сердцем сказал приемыш. — Тебе все смешки
да смешки…
— А то как же! По-бабьи зарюмить, стало быть? — насмешливо перебил Захар. — Ай
да Глеб Савиныч! Уважил, нечего сказать!..
Ну, что ж ты, братец ты мой, поплачь хошь одним глазком… то-то поглядел бы на тебя!.. Э-х!.. Детина, детина, не стоишь ты алтына! — промолвил Захар.
Ну что, в самом деле, уперся, на одном стал: «Нет
да нет, не приходится, — то
да сё!» Слушать, выходит, нечего.
В чем не осилишь — знамо, лета твои уже немолодые, иной раз и рад бы сделать то, другое,
да не по моготе —
ну и бог с тобой!
А скажешь, бывало: «Сват Аким, — скажешь, — ступай сети таскать!» — «Ох, живот подвело, моченьки моей нет!» Скажи потом: «Сват, мол, Аким, ступай щи хлебать!»
Ну, на это горазд был; тут об животе нет и помину; день-деньской, бывало, на печи обжигается, нет-нет
да поохает: одним понуканьем только и руки-то у него двигались… самый что ни на есть пустой человек был…
— Мало-мало, а все же надо! А
ну, как рыба-то, пескари эти
да колюшки…
ну их совсем… как совсем перестанут ловиться?
— Вот то-то, отец родной, говорила я тебе об этом… все: нет
да нет… Что ждать-то, право-ну!.. Сходи-кась завтра в Сосновку, отвори кровь-то; право слово, отпустит… А то ждешь, ждешь; нонче нет, завтра нет…
ну, что хорошего? Вестимо, нет тебе от нее спокою… Полно, кормилец… право-ну, сходи!..