Неточные совпадения
От крика они разлетятся в стороны и исчезнут, а потом, собравшись вместе, с горящими восторгом и удалью глазами, они со смехом будут рассказывать друг другу о
том, что
чувствовали, услышав крик и погоню за ними, и что случилось с ними, когда они бежали по саду так быстро, точно земля горела под ногами.
Он был зол на Фому и считал себя напрасно обиженным; но в
то же время
почувствовал над собой твердую, настоящую хозяйскую руку. Ему, годами привыкшему к подчинению, нравилась проявленная над ним власть, и, войдя в каюту старика-лоцмана, он уже с оттенком удовольствия в голосе рассказал ему сцену с хозяином.
— Это, положим, верно, — бойка она — не в меру… Но это — пустое дело! Всякая ржавчина очищается, ежели руки приложить… А крестный твой — умный старик… Житье его было спокойное, сидячее, ну, он, сидя на одном-то месте, и думал обо всем… его, брат, стоит послушать, он во всяком житейском деле изнанку видит… Он у нас — ристократ — от матушки Екатерины! Много о себе понимает… И как род его искоренился в Тарасе,
то он и решил — тебя на место Тараса поставить,
чувствуешь?
Ему не нравилось в них
то, что они кутят и развратничают тихонько от отцов, на деньги, украденные из отцовских касс или взятые под долгосрочные векселя и большие проценты. Они тоже не любили его за эту сдержанность, в которой
чувствовали гордость, обидную им.
Тогда в нем вспыхнули темные и противоречивые чувства: ему захотелось обидеть архитектора, и в
то же время он
почувствовал зависть и уважение к нему.
Они не решались дотронуться до этой стены, сказать друг другу о
том, что они
чувствуют ее, и продолжали свои беседы, смутно сознавая, что в каждом из них есть что-то, что может сблизить и объединить их.
И снова из-под пальцев ее запрыгали дрожащие нотки музыки. Фома
почувствовал, что, если он сейчас не начнет говорить
то, что нужно, — позднее он ничего не скажет ей…
Парень смотрел на нее,
чувствуя себя обезоруженным ее ласковыми словами и печальной улыбкой.
То холодное и жесткое, что он имел в груди против нее, — таяло в нем от теплого блеска ее глаз. Женщина казалась ему теперь маленькой, беззащитной, как дитя. Она говорила что-то ласковым голосом, точно упрашивала, и все улыбалась; но он не вслушивался в ее слова.
Он
чувствовал, что если он пойдет к ней,
то увидит ее не такой уже, какой оставил, в ней что-то должно измениться после разговора с ним, и уже не встретит она его так ласково, как раньше встречала, не улыбнется ему ясной улыбкой, возбуждавшей в нем какие-то особенные думы и надежды.
А
тот стоял пред ним и
чувствовал, что голова у него спускается на грудь и он не может помешать этому…
Несмотря на
то, что рядом с ним шел человек, он
чувствовал себя одиноким, потерявшимся во
тьме.
— Нет, папаша, это все — не
то, не
то! Я не умею возразить вам, но я
чувствую — это не так! — говорила Любовь почти с отчаянием.
Она
чувствовала, что он поворачивает ее куда-то в сторону от
того, что в мечтах казалось ей таким простым и светлым.
Русый и кудрявый парень с расстегнутым воротом рубахи
то и дело пробегал мимо него
то с доской на плече,
то с топором в руке; он подпрыгивал, как разыгравшийся козел, рассыпал вокруг себя веселый, звонкий смех, шутки, крепкую ругань и работал без устали, помогая
то одному,
то другому, быстро и ловко бегая по палубе, заваленной щепами и деревом. Фома упорно следил за ним и
чувствовал зависть к этому парню.
Обидно было ему
чувствовать себя лишним среди людей, и чем больше он присматривался к ним,
тем более крепла эта обида.
— Подняли? — спросил Фома, не зная, что ему сказать при виде этой безобразной тяжелой массы, и снова
чувствуя обиду при мысли, что лишь ради
того, чтобы поднять из воды эту грязную, разбитую уродину, он так вскипел душой, так обрадовался… — Что она?.. — неопределенно сказал Фома подрядчику.
И все качалось из стороны в сторону плавными, волнообразными движениями. Люди
то отдалялись от Фомы,
то приближались к нему, потолок опускался, а пол двигался вверх, и Фоме казалось, что вот его сейчас расплющит, раздавит. Затем он
почувствовал, что плывет куда-то по необъятно широкой и бурной реке, и, шатаясь на ногах, в испуге начал кричать...
— Уж я по лицу да и по всему вижу, что нехорошо тебе жилось! — сказал Фома,
чувствуя удовольствие от
того, что и товарищу жизнь не сладка.
— Здесь двое нас… отверженных от жизни, — я и вот этот… Мы оба хотим… одного и
того же… внимания к человеку… счастья
чувствовать себя нужными людям… Товарищи! И этот большой и глупый человек…
Глядя в зеркало на свое взволнованное лицо, на котором крупные и сочные губы казались еще краснее от бледности щек, осматривая свой пышный бюст, плотно обтянутый шелком, она
почувствовала себя красивой и достойной внимания любого мужчины, кто бы он ни был. Зеленые камни, сверкавшие в ее ушах, оскорбляли ее, как лишнее, и к
тому же ей показалось, что их игра ложится ей на щеки тонкой желтоватой тенью. Она вынула из ушей изумруды, заменив их маленькими рубинами, думая о Смолине — что это за человек?
Погруженный в свои соображения о Тарасе, немного обиженный
тем, что никто не обращает на него внимания и еще ни разу не взглянул на него, — Фома перестал на минуту следить за разговором Маякиных и вдруг
почувствовал, что его схватили за плечо.
Он
чувствовал настоятельную потребность опохмелиться, и ему не давала покоя мысль о
том, почему это крестный был сегодня так ласков с ним и зачем привел его сюда, в компанию этих первых в городе купцов? Зачем он так убедительно уговаривал, даже упрашивал его идти к Кононову на молебен и обед?
Фома, усевшись на конце стола, среди каких-то робких и скромных людей,
то и дело
чувствовал на себе острые взгляды старика.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не
чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в
тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце
чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О мой друг! Умей различить, умей остановиться с
теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.
Правдин. А кого он невзлюбит,
тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх
того, от многих слышал об нем
то, что вселило в душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью,
то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не говорил да, когда душа его
чувствовала нет.
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако для тебя есть счастье всего этого больше. Это
то, чтоб
чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Попеременно они
то трепещут,
то торжествуют, и чем сильнее дает себя
чувствовать унижение,
тем жестче и мстительнее торжество.