— Ка-ак же! — со злобой и насмешкой воскликнул Лунёв. — Нюхают, обложить хотят, как волка в лесу. Ничего не будет, — не их дело! И не волк я, а несчастный человек… Я никого не хотел душить, меня самого судьба душит… как у Пашки
в стихе сказано… И Пашку душит, и Якова… всех!
Неточные совпадения
— Поди, ночуй, — узнаешь! А то собаки меня загрызли было… Был
в городе Казани… Там есть памятник одному, — за то, что
стихи сочинял, поставили… Огромный был мужик!.. Ножищи у него во какие! А кулак с твою голову, Яшка! Я, братцы, тоже
стихи сочинять буду, я уж научился немножко!..
— Вот это уж — прямо
стихи! —
в тон ему подтвердил Илья.
Павел начал читать тихо, задумчиво, с остановками, глубоко вздыхая, когда у него не хватало голоса. И когда он прочитал, сомнение Ильи
в том, что Павел сам сочинил
стихи, возросло.
— А я бы тогда летом ездила
в Крым, на Кавказ, а зимой заседала бы
в обществе попечения о бедных. Сшила бы себе чёрное суконное платье, самое скромное, и никаких украшений, кроме броши с рубином и серёжек из жемчуга. Я читала
в «Ниве»
стихи,
в которых было сказано, что кровь и слёзы бедных обратятся на том свете
в жемчуг и рубины. — И, тихонько вздохнув, она заключала: — Рубины удивительно идут брюнеткам…
— Есть речи и ещё тяжелее читанного.
Стих третий, двадцать второй главы, говорит тебе прямо: «Что за удовольствие вседержителю, что ты праведен? И будет ли ему выгода от того, что ты держишь пути твои
в непорочности?»… И нужно долго понимать, чтобы не ошибиться
в этих речах…
— Пальцем
в небе… Э, ну их ко всем чертям! Куда уж нам лаптем щи хлебать!.. Я, брат, теперь всем корпусом сел на мель. Ни искры
в голове, — ни искорки! Всё про неё думаю… Работаю — паять начну — всё льются
в голову, подобно олову, мечты о ней… Вот тебе и
стихи… ха-ха!.. Положим, — тому и честь, кто во всём — весь… Н-да, тяжело ей…
— Сочинял
стихи, да какие ещё! Но
в этом деле — весь сгорел… И она тоже… вы думаете, если она… такая, то тут и всё? Нет, вы не думайте этого! Ни
в добром, ни
в худом никогда человек не весь!
Потом он, с обидой и завистью
в сердце, снова прочитал
стихи и снова задумался о девушке…
«
Стихи сочиняешь? А она —
в тюрьме всё сидит?..»
— Слушай! — сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил, то ты же впредь каждый день должен сию драгоценную мне память
в стихах прославлять и стихи те ко мне приносить!
Долго, долго молчал Казбич; наконец вместо ответа он затянул старинную песню вполголоса: [Я прошу прощения у читателей в том, что переложил
в стихи песню Казбича, переданную мне, разумеется, прозой; но привычка — вторая натура. (Прим. М. Ю. Лермонтова.)]
— Подруги упрекают меня, дескать — польстилась девушка на деньги, — говорила Телепнева, добывая щипчиками конфекты из коробки. — Особенно язвит Лидия, по ее законам необходимо жить с милым и чтобы — в шалаше. Но — я бытовая и водевильная, для меня необходим приличный домик и свои лошади. Мне заявлено: «У вас, Телепнева, совершенно отсутствует понимание драматизма». Это сказал не кто-нибудь, а — сам, он, который сочиняет драмы. А с милым без драмы — не прожить, как это доказано
в стихах и прозе…
Страсть! все это хорошо
в стихах да на сцене, где, в плащах, с ножами, расхаживают актеры, а потом идут, и убитые и убийцы, вместе ужинать…
— Ах, вот еще кто был, вас спрашивал — эта мамзель, француженка, мамзель Альфонсина де Вердень. Ах как поет хорошо и декламирует тоже прекрасно
в стихах! Потихоньку к князю Николаю Ивановичу тогда проезжала, в Царское, собачку, говорит, ему продать редкую, черненькую, вся в кулачок…
Неточные совпадения
Но когда он убедился, что злодеяние уже совершилось, то чувства его внезапно
стихают, и одна только жажда водворяется
в сердце его — это жажда безмолвия.
Когда запели причастный
стих,
в церкви раздались рыдания,"больше же всех вопили голова и предводитель, опасаясь за многое имение свое".
Но страннее всего, что он был незнаком даже со
стихами Державина: Калигула! твой конь
в сенате Не мог сиять, сияя
в злате: Сияют добрые дела!
Даже сочинены были
стихи,
в которых автор добирался до градоначальниковой родительницы и очень неодобрительно отзывался о ее поведении.
Когда чтец кончил, председатель поблагодарил его и прочел присланные ему
стихи поэта Мента на этот юбилей и несколько слов
в благодарность стихотворцу. Потом Катавасов своим громким, крикливым голосом прочел свою записку об ученых трудах юбиляра.