Иван. А ты — не смела! Но… будет! Любовь должна работать, сказал я, пусть она возьмёт место учительницы где-нибудь в селе. Дома ей нечего делать, и она может дурно влиять
на Веру, Петра… Дальше. Ковалёв не прочь жениться на Вере, но говорит, что ему нужно пять тысяч.
Неточные совпадения
Вера. Понимаешь, к нам
на улице привязались какие-то трое — наверное, из чёрных сотен…
Вера. Этот господин крикнул им — прочь! (Федосья чему-то беззвучно смеётся) Они зарычали и —
на него! Вот было страшно! Тут он вынул револьвер… (Смеётся.) Как они побежали!
(Пётр незаметно уходит.
Вере скучно, она стоит сзади кресла няньки, прикрепляя ей
на голову бумажные цветы с абажура лампы. Любовь смотрит
на всех из угла неподвижным взглядом. Надежда всё время охорашивается, тихонько напевая.)
Надежда.
На этажерке в гостиной лежит письмо тебе…
Вера, иди причешись, ты ужасно растрёпана.
Часть столовой — скучный угол со старинными часами
на стене. Солидный буфет и большой стол, уходящий наполовину за пределы сцены. Широкая арка, занавешенная тёмной драпировкой, отделяет столовую от гостиной; гостиная глубже столовой, тесно заставлена старой мебелью. В правом углу горит небольшая электрическая лампа; под нею
на кушетке
Вера с книгой в руках. Между стульев ходит Пётр, точно ищет чего-то. В глубине у окна Любовь, она встала коленями
на стул, держится за спинку и смотрит в окно.
Федосья. Ась? (Оглядывается, садится у стола, распутывая своё вязанье, и, как всегда, что-то шепчет. По столовой, разговаривая, проходят Пётр и Софья, потом Софья садится
на кушетку, Пётр
на пол, к её ногам. Затем вбегает
Вера, садится рядом с матерью, поправляя растрёпанную причёску.)
Вера и Пётр уходят быстро; Любовь идёт медленно, в столовой конец её шали зацепился за стул, она останавливается. Федосья поднимает голову, смотрит
на Ивана, он замечает её.
Вера (быстро, требовательно). Вы — героический характер, вы должны! Я уже составила план… Вы меня спрячете где-нибудь, потом придёте сюда и скажете им горячую речь… скажете, что они не имеют права распоряжаться судьбою девушки и что вы не позволите насиловать её сердца. Вы не любите меня, но готовы отдать жизнь за мою свободу. Вы скажите им всё, что нужно, уж там догадаетесь — что! Они тогда заплачут, а вы будете моим другом
на всю жизнь, поняли?
Иван (остановясь, негромко). Перед кем? (Стоит, дёргает себя за усы, тупо глядя в дверь. Входит Софья, за нею Яков, его ведёт под руку Пётр; потом вбегает
Вера и являются
на шум Александр с Надеждой.)
(С другой стороны к нему подходит
Вера, она ничего не понимает, смотрит
на всех поочерёдно испуганными глазами, вертится.)
(Яков, опустив голову, сидит
на стуле, около него убитая страхом Софья; рядом с нею Пётр, задыхающийся; в углу Любовь, спокойной зрительницей. У стола Александр и Надежда. Иван сел.
Вера, стоя сзади, ласково гладит его плечо и смотрит
на всех круглыми глазами.)
Пётр (поднимаясь
на ноги).
Вера, наш отец — дурной человек…
Вера (смотрит
на мать и говорит растерянно, грустно). Вот, мама, что со мной случилось… (Софья молча обнимает её.)
Вера. Подожди, мама!..
На пути нашем к счастью сказала я, неодолимые препятствия… Я всё уничтожу или умру, ответил подлец… то есть — герой, мама. Мы говорили долго, красиво, и оба плакали от восторга друг перед другом, две чистые, две пылкие души.
Вера (
на ходу) Мама, ты тоже верила в хорошее когда была девушкой?
Надежда. Дядя, вы имеете
на неё влияние, вы должны укротить её, она развращает
Веру…
Вера (смотрит
на всех). Почему я не боюсь?..
(Иван надулся, готовый крикнуть, но оглянул всех и, гордо подняв голову, уходит, громко топая ногами. За ним выходят Лещ, Надежда, Александр. Остальные окружают мертвеца.
Вера сжалась в комочек и беззвучно плачет. Пётр слепыми глазами смотрит
на мать. Любовь смотрит сурово и неподвижно. Софья блуждающими глазами осматривает детей, как бы молча спрашивая их.)
Неточные совпадения
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той
веры, что человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно смотреть
на то, что видим.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной
веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали
на колени.
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, — читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину
на наследие Твое и обетование Твое,
на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри
на раба Твоего Константина и
на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в
вере, и единомыслии, и истине, и любви»….
Он не видел ничего невозможного и несообразного в представлении о том, что смерть, существующая для неверующих, для него не существует, и что так как он обладает полнейшею
верой, судьей меры которой он сам, то и греха уже нет в его душе, и он испытывает здесь
на земле уже полное спасение.
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком,
на которого любуешься, как
на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и
вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор
на другое.