Неточные совпадения
— Да я, видишь, полагаю,
что если любишь девушку, то
надо же ей сказать об этом, иначе не будет никакого толка!
—
Надо, Андрей, ясно представлять себе,
чего хочешь, — заговорил Павел медленно. — Положим, и она тебя любит, — я этого не думаю, — но, положим, так! И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка и рабочий! Родятся дети, работать тебе
надо будет одному… и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
— Так вот! — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой
надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал. Живем мы почти рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства и безобразия нет. Это первое. Если люди не безобразят, они сразу заметны —
что такое? Вот. Я сам глаза людям намял тем,
что живу в стороне.
— Вот так, да! — воскликнул Рыбин, стукнув пальцами по столу. — Они и бога подменили нам, они все,
что у них в руках, против нас направляют! Ты помни, мать, бог создал человека по образу и подобию своему, — значит, он подобен человеку, если человек ему подобен! А мы — не богу подобны, но диким зверям. В церкви нам пугало показывают… Переменить бога
надо, мать, очистить его! В ложь и в клевету одели его, исказили лицо ему, чтобы души нам убить!..
—
Надо говорить о том,
что есть, а
что будет — нам неизвестно, — вот! Когда народ освободится, он сам увидит, как лучше. Довольно много ему в голову вколачивали,
чего он не желал совсем, — будет! Пусть сам сообразит. Может, он захочет все отвергнуть, — всю жизнь и все науки, может, он увидит,
что все противу него направлено, — как, примерно, бог церковный. Вы только передайте ему все книги в руки, а уж он сам ответит, — вот!
— Не за копейку
надо стоять, а — за справедливость, — вот! Дорога нам не копейка наша, — она не круглее других, но — она тяжеле, — в ней крови человеческой больше,
чем в директорском рубле, — вот! И не копейкой дорожим, — кровью, правдой, — вот!
— Он — сорок девятый! — перебил ее Егор Иванович спокойно. — И
надо ждать,
что начальство заберет еще человек с десяток! Вот этого господина тоже…
— Да
что же об этом говорить?.. Мне, — пока не пришел Егор Иванович, — переодеться
надо! — сказала девушка, оглядываясь.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то,
что нам
надо. А вот смотрю я на вас, — о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы идут и в Сибирь, умирают… Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, — идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
— А послушать
надо бы! Я неграмотный, но вижу,
что попало-таки им под ребро!.. — заметил другой. Третий оглянулся и предложил...
— Посижу — выйду. Опять пойду. А
что до мужиков — раз свяжут, два, да и поймут, — не вязать
надо меня, а — слушать. Я скажу им: «Вы мне не верьте, вы только слушайте». А будут слушать — поверят!
— Опять про это! — сказал надзиратель, обижаясь. — Я говорю — нельзя! Человека лишили воли, чтобы он ничего не знал, а ты — свое!
Надо понимать,
чего нельзя.
— Я так полагаю,
что некоторых людей
надо убивать!
Мать прислушивалась к спору и понимала,
что Павел не любит крестьян, а хохол заступается за них, доказывая,
что и мужиков добру учить
надо. Она больше понимала Андрея, и он казался ей правым, но всякий раз, когда он говорил Павлу что-нибудь, она, насторожась и задерживая дыхание, ждала ответа сына, чтобы скорее узнать, — не обидел ли его хохол? Но они кричали друг на друга не обижаясь.
— Слышал? — раздался тихий вопрос хохла. — Это
надо понять, — черт! Тут — богаче,
чем у тебя…
— По дороге вперед и против самого себя идти приходится.
Надо уметь все отдать, все сердце. Жизнь отдать, умереть за дело — это просто! Отдай — больше, и то,
что тебе дороже твоей жизни, — отдай, — тогда сильно взрастет и самое дорогое твое — правда твоя!..
— Он говорил мне,
что всех нас знают, все мы у жандармов на счету и
что выловят всех перед Маем. Я не отвечал, смеялся, а сердце закипало. Он стал говорить,
что я умный парень и не
надо мне идти таким путем, а лучше…
— Пора! — с улыбкой ответил тот. — Только — трудно!
Надо знать,
что говорить солдатам и как сказать…
— Не гожусь я ни для
чего, кроме как для таких делов! — сказал Николай, пожимая плечами. — Думаю, думаю — где мое место? Нету места мне!
Надо говорить с людьми, а я — не умею. Вижу я все, все обиды людские чувствую, а сказать — не могу! Немая душа.
— Мы победим, потому
что мы — с рабочим народом! — уверенно и громко сказала Софья. — В нем скрыты все возможности, и с ним — все достижимо!
Надо только разбудить его сознание, которому не дают свободы расти…
—
Надо! — ответил он угрюмо. —
Надо, чтобы твои волосы не зря седели. Ну,
что же, — убили ее этим? Ниловна, книжек принесла?
— После схода в селе сидит он с мужиками на улице и рассказывает им,
что, дескать, люди — стадо, для них всегда пастуха
надо, — так!
А я пошутил: «Как назначат в лесу воеводой лису, пера будет много, а птицы — нет!» Он покосился на меня, заговорил насчет того,
что, мол, терпеть
надо народу и богу молиться, чтобы он силу дал для терпенья.
— Да ведь
чего же
надо еще? — задумчиво сказала мать. — Уж если люди тысячами день за днем убиваются в работе для того, чтобы хозяин мог деньги на шутки бросать,
чего же?..
— А начальства тебе не жалко? Оно ведь тоже беспокоится! — заметил Егор. Он открыл рот и начал так двигать губами, точно жевал воздух. — Однако шутки прочь!
Надо тебя прятать,
что нелегко, хотя и приятно. Если бы я мог встать… — Он задохнулся, бросил руки к себе на грудь и слабыми движениями стал растирать ее.
— Теперь он говорит — товарищи! И
надо слышать, как он это говорит. С какой-то смущенной, мягкой любовью, — этого не передашь словами! Стал удивительно прост и искренен, и весь переполнен желанием работы. Он нашел себя, видит свою силу, знает,
чего у него нет; главное, в нем родилось истинно товарищеское чувство…
— Шпионы за мной ухаживают, точно женихи за богатой невестой, честное слово!
Надо мне убираться отсюда… Ну как, Ваня? Хорошо?
Что Павел, Ниловна? Саша здесь?
— Видите ли
что, — продолжал Николай. — Я вообще против этой поездки. Там беспокойно, — были уже аресты, взят какой-то учитель,
надо быть осторожнее. Следовало бы выждать время…
— Не
надо! — раздался в толпе сильный голос — мать поняла,
что это говорил мужик с голубыми глазами. — Не допускай, ребята! Уведут туда — забьют до смерти. Да на нас же потом скажут, — мы, дескать, убили! Не допускай!
— Не
надо! В случае
чего — спросят тебя — ночевала? Ночевала. Куда девалась? Я отвез! Ага-а, ты отвез? Иди-ка в острог! Понял? А в острог торопиться зачем же? Всему свой черед, — время придет — и царь помрет, говорится. А тут просто — ночевала, наняла лошадей, уехала! Мало ли кто ночует у кого? Село проезжее…
—
Надо так — сначала поговорить с мужиками отдельно, — вот Маков, Алеша — бойкий, грамотный и начальством обижен. Шорин, Сергей — тоже разумный мужик. Князев — человек честный, смелый. Пока
что будет!
Надо поглядеть на людей, про которых она говорила. Я вот возьму топор да махну в город, будто дрова колоть, на заработки, мол, пошел. Тут
надо осторожно. Она верно говорит: цена человеку — дело его. Вот как мужик-то этот. Его хоть перед богом ставь, он не сдаст… врылся. А Никитка-то, а? Засовестился, — чудеса!
— Разве так судят? — осторожно и негромко начала она, обращаясь к Сизову. — Допытываются о том —
что кем сделано, а зачем сделано — не спрашивают. И старые они все, молодых — молодым судить
надо…