Неточные совпадения
—
Хочу я спросить тебя, — тихонько
сказала она, — что ты все читаешь?
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка,
хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось
сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
Хохол покачнулся на ногах и, широко улыбаясь,
хотел что-то
сказать, но — вновь прозвучал раздражающий голос Николая...
— Стали обыскивать всех в воротах! —
сказал Самойлов. Мать чувствовала, что от нее чего-то
хотят, ждут, и торопливо спрашивала...
— Дай господи! — тихо
сказала она. — Я ведь чувствую, — хорошо так жить! Вот я вас люблю, — может, я вас люблю лучше, чем Пашу. Он — закрытый… Вот он жениться
хочет на Сашеньке, а мне, матери, не
сказал про это…
— Они, Иван Иванович, хохочут, — им это приятно,
хотя дело касается разрушения государства, как
сказали господин директор. Тут, Иван Иванович, не полоть, а пахать надо…
—
Хотел я к парням пристегнуться, чтобы вместе с ними. Я в это дело — гожусь, — знаю, что надо
сказать людям. Вот. Ну, а теперь я уйду. Не могу я верить, должен уйти.
Павел поднял руку,
хотел что-то
сказать, но мать взяла его за другую руку и, потянув ее вниз, прошептала...
— Я не
хотел этого, ты ведь знаешь, Павел. Случилось так: когда ты ушел вперед, а я остановился на углу с Драгуновым — Исай вышел из-за утла, — стал в стороне. Смотрит на нас, усмехается… Драгунов
сказал: «Видишь? Это он за мной следит, всю ночь. Я изобью его». И ушел, — я думал — домой… А Исай подошел ко мне…
— Женщина эта правду
сказала. Дети наши по чести жить
хотят, по разуму, а мы вот бросили их, — ушли, да! Иди, Ниловна…
— Если Паша этого
хотел, —
сказала она, — и не стесню я вас…
—
Захотите — дело найдется! —
сказал Николай. Для нее с понятием о деле уже неразрывно слилось представление о работе сына и Андрея с товарищами. Она подвинулась к Николаю и, заглянув ему в глаза, спросила...
— Можете выдать меня, если
хотите, но я думаю, вы не сделаете этого, —
сказала она уверенно.
— Мы тут живем, как монахи! —
сказал Рыбин, легонько ударяя Власову по плечу. — Никто не ходит к нам, хозяина в селе нет, хозяйку в больницу увезли, и я вроде управляющего. Садитесь-ка за стол. Чай, есть
хотите? Ефим, достал бы молока!
— Наступит день, когда рабочие всех стран поднимут головы и твердо
скажут — довольно! Мы не
хотим более этой жизни! — уверенно звучал голос Софьи. — Тогда рухнет призрачная сила сильных своей жадностью; уйдет земля из-под ног их и не на что будет опереться им…
— Жалко, что уходите вы! — необычно мягким голосом
сказал Рыбин. — Хорошо говорите! Большое это дело — породнить людей между собой! Когда вот знаешь, что миллионы
хотят того же, что и мы, сердце становится добрее. А в доброте — большая сила!
— Как, чай, им не
хотеть! — вздохнув,
сказала мать. — Только не верю я, что можно это…
— Я
хочу вас просить. Я знаю — он не согласится! Уговорите его! Он — нужен,
скажите ему, что он необходим для дела, что я боюсь — он захворает. Вы видите — суд все еще не назначен…
—
Хотите, я в Дарьину сбегаю,
скажу бабам, чтобы сюда несли кружева? Они придут, а вам не надо ехать туда. Двенадцать верст все-таки…
— Степан! —
сказала женщина, стоя у печи. — Может, они, проезжая, поесть
хотят?
— Дело чистое, Степан, видишь? Дело отличное! Я тебе говорил — это народ собственноручно начинает. А барыня — она правды не
скажет, ей это вредно. Я ее уважаю, что же говорить! Человек хороший и добра нам
хочет, ну — немножко — и чтобы без убытка для себя! Народ же — он желает прямо идти и ни убытка, ни вреда не боится — видал? Ему вся жизнь вредна, везде — убыток, ему некуда повернуться, кругом — ничего, кроме — стой! — кричат со всех сторон.
— Мм, — не верит? Значит — не
хочет. А мы с тобой
хотим, ну и — верим! — спокойно
сказал хозяин и, вдруг перегнувшись пополам, начал глухо кашлять. Откашлялся, растирая грудь, долго стоял среди комнаты, сопя и разглядывая мать вытаращенными глазами.
— Не
хочу! — ясно
сказал Федя, вскочив на ноги. Лицо его залилось румянцем волнения, глаза засверкали, он почему-то спрятал руки за спину.
— Перед вами суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он
хочет дурить, усы у него дрожали, в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной рукой и вздохнул. — Разве ж? —
сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не судьи, а только защитники…
Ей казалось, что все готовы понять ее, поверить ей, и она
хотела, торопилась
сказать людям все, что знала, все мысли, силу которых чувствовала. Они легко всплывали из глубины ее сердца и слагались в песню, но она с обидою чувствовала, что ей не хватает голоса, хрипит он, вздрагивает, рвется.