Неточные совпадения
— В городе
жил около года, а теперь перешел к вам на фабрику, месяц
тому назад. Здесь людей хороших нашел, — сына вашего и других. Здесь —
поживу! — говорил он, дергая усы.
— Мне не
то надо знать, как люди
жили, а как надо
жить! — раздался в комнате недовольный голос Весовщикова.
— Разве мы хотим быть только сытыми? Нет! — сам себе ответил он, твердо глядя в сторону троих. — Мы должны показать
тем, кто сидит на наших шеях и закрывает нам глаза, что мы все видим, — мы не глупы, не звери, не только есть хотим, — мы хотим
жить, как достойно людей! Мы должны показать врагам, что наша каторжная жизнь, которую они нам навязали, не мешает нам сравняться с ними в уме и даже встать выше их!..
— У меня няня была, — тоже удивительно добрая! Как странно, Пелагея Ниловна, — рабочий народ
живет такой трудной, такой обидной жизнью, а ведь у него больше сердца, больше доброты, чем у
тех!
— Так вот! — сказал он, как бы продолжая прерванный разговор. — Мне с тобой надо поговорить открыто. Я тебя долго оглядывал.
Живем мы почти рядом; вижу — народу к тебе ходит много, а пьянства и безобразия нет. Это первое. Если люди не безобразят, они сразу заметны — что такое? Вот. Я сам глаза людям намял
тем, что
живу в стороне.
— Пора нам, старикам, на погост, Ниловна! Начинается новый народ. Что мы
жили? На коленках ползали и все в землю кланялись. А теперь люди, — не
то опамятовались, не
то — еще хуже ошибаются, ну — не похожи на нас. Вот она, молодежь-то, говорит с директором, как с равным… да-а! До свидания, Павел Михайлов, хорошо ты, брат, за людей стоишь! Дай бог тебе, — может, найдешь ходы-выходы, — дай бог!
Был тут Егор Иванович — мы с ним из одного села, говорит он и
то и се, а я — дома помню, людей помню, а как люди
жили, что говорили, что у кого случилось — забыла!
Но все они уже теперь
жили хорошей, серьезной и умной жизнью, говорили о добром и, желая научить людей
тому, что знали, делали это, не щадя себя.
Тогда будут
жить в правде и свободе для красоты, и лучшими будут считаться
те, которые шире обнимут сердцем мир, которые глубже полюбят его, лучшими будут свободнейшие — в них наибольше красоты!
— Нет, нам молодых бросать не надо! Они стали разумнее нас, они
живут смелее! Кто болотную копейку отстоял? Они! Это нужно помнить. Их за это по тюрьмам таскали, — а выиграли от
того все!..
— Задавило на фабрике сына моего, Матвея, — вы знаете. Но если бы
жив был он — сам я послал бы его в ряд с ними, с
теми, — сам сказал бы: «Иди и ты, Матвей! Иди, это — верно, это — честное!»
— Может быть, я говорю глупо, но — я верю, товарищи, в бессмертие честных людей, в бессмертие
тех, кто дал мне счастье
жить прекрасной жизнью, которой я
живу, которая радостно опьяняет меня удивительной сложностью своей, разнообразием явлений и ростом идей, дорогих мне, как сердце мое. Мы, может быть, слишком бережливы в трате своих чувств, много
живем мыслью, и это несколько искажает нас, мы оцениваем, а не чувствуем…
— Его решили пристроить наборщиком в новую типографию, до
того времени
поживет у лесничего.
— У меня — двое было. Один, двухлетний, сварился кипятком, другого — не доносила, мертвый родился, — из-за работы этой треклятой! Радость мне? Я говорю — напрасно мужики женятся, только вяжут себе руки,
жили бы свободно, добивались бы нужного порядка, вышли бы за правду прямо, как
тот человек! Верно говорю, матушка?..
— Нет, я скажу! Про него идет слух, что он в прошлом году приказчика своего убил из-за его жены. Приказчикова жена с ним
живет — это как понимать? И к
тому же он известный вор…
Ей, женщине и матери, которой тело сына всегда и все-таки дороже
того, что зовется душой, — ей было страшно видеть, как эти потухшие глаза ползали по его лицу, ощупывали его грудь, плечи, руки, терлись о горячую кожу, точно искали возможности вспыхнуть, разгореться и согреть кровь в отвердевших
жилах, в изношенных мускулах полумертвых людей, теперь несколько оживленных уколами жадности и зависти к молодой жизни, которую они должны были осудить и отнять у самих себя.
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее,
той, которая
жила тревогами и страхом за сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на огне волнения, и это облегчило, очистило душу, обновило сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая заглянуть в свое сердце и боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
— Его воспитывает сознательный враг
тех людей, которые мне близки, которых я считаю лучшими людьми земли. Сын может вырасти врагом моим. Со мною
жить ему нельзя, я
живу под чужим именем. Восемь лет не видела я его, — это много — восемь лет!
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу
жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по
жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Бобчинский. Да если этак и государю придется,
то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе
живет Петр Иванович Бобчинскнй.
Чтобы ему, если и тетка есть,
то и тетке всякая пакость, и отец если
жив у него,
то чтоб и он, каналья, околел или поперхнулся навеки, мошенник такой!
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать
того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «
то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не
живет где-нибудь инкогнито…