Неточные совпадения
Когда он лег и уснул,
мать осторожно
встала со своей постели и тихо подошла к нему. Павел лежал кверху грудью, и на белой подушке четко рисовалось его смуглое, упрямое и строгое лицо. Прижав руки к груди,
мать, босая и в одной рубашке, стояла у его постели, губы ее беззвучно двигались, а из глаз медленно и ровно одна за другой текли большие мутные слезы.
В сенях зашаркали чьи-то ноги,
мать вздрогнула и, напряженно подняв брови,
встала.
Снова раздались шаги в сенях, дверь торопливо отворилась —
мать снова
встала. Но, к ее удивлению, в кухню вошла девушка небольшого роста, с простым лицом крестьянки и толстой косой светлых волос. Она тихо спросила...
Он сказал ей «
мать» и «ты», как говорил только тогда, когда
вставал ближе к ней. Она подвинулась к нему, заглянула в его лицо и тихонько спросила...
Толкали ее. Но это не останавливало
мать; раздвигая людей плечами и локтями, она медленно протискивалась все ближе к сыну, повинуясь желанию
встать рядом с ним.
Вот он прошел мимо
матери, скользнув по ее лицу строгими глазами, остановился перед грудой железа. Кто-то сверху протянул ему руку — он не взял ее, свободно, сильным движением тела влез наверх,
встал впереди Павла и Сизова и спросил...
Павел сошел вниз и
встал рядом с
матерью. Все вокруг загудели, споря друг с другом, волнуясь, вскрикивая.
— Вам бы вступиться за Павла-то! — воскликнула
мать,
вставая. — Ведь он ради всех пошел.
— Да-а! — сказала
мать. В памяти ее теперь
встала фигура мужа, угрюмая, тяжелая, точно большой камень, поросший мохом. Она представила себе хохла мужем Наташи и сына женатым на Сашеньке.
Однажды в праздник
мать пришла из лавки, отворила дверь и
встала на пороге, вся вдруг облитая радостью, точно теплым, летним дождем, — в комнате звучал крепкий голос Павла.
— Горит, как восковая свечечка на ветру! — проводила его
мать тихими словами,
встала и вышла на кухню, начала одеваться.
Сухой, горячий туман ожег глаза
матери, и она одним движением вдруг окрепшего тела
встала сзади сына. Все обернулись к Павлу, окружая его, точно крупинки железа кусок магнита.
Мать, не мигая, смотрела. Серая волна солдат колыхнулась и, растянувшись во всю ширину улицы, ровно, холодно двинулась, неся впереди себя редкий гребень серебристо сверкавших зубьев стали. Она, широко шагая,
встала ближе к сыну, видела, как Андрей тоже шагнул вперед Павла и загородил его своим длинным телом.
Знамя красно дрожало в воздухе, наклоняясь вправо и влево, и снова
встало прямо — офицерик отскочил, сел на землю. Мимо
матери несвойственно быстро скользнул Николай, неся перед собой вытянутую руку со сжатым кулаком.
— Взять их! — вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившись руками за голову, точно хохол.
Мать уронила ребенка на пол, под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь на голое тельце, а она
встала на колени и кричала им...
— Так! — сказал Рыбин, ударив ладонью по столу. — Я это сразу понял, как увидал тебя, — зачем тебе идти сюда, коли не для этого? Видали? Сына выбили из ряда —
мать на его место
встала!
Сложив тяжелые руки Егора на груди его, поправив на подушке странно тяжелую голову,
мать, отирая слезы, подошла к Людмиле, наклонилась над нею, тихо погладила ее густые волосы. Женщина медленно повернулась к ней, ее матовые глаза болезненно расширились, она
встала на ноги и дрожащими губами зашептала...
— Почему, Саша? — лукаво спросила Софья,
вставая и подходя к ней. Вопрос этот показался
матери лишним и обидным для девушки, она вздохнула и, подняв бровь, с упреком посмотрела на Софью.
— Конечно! — ответил Николай.
Мать тихо
встала и пошла на кухню.
Мать оперлась спиной о стену и, закинув голову, слушала их негромкие, взвешивающие слова.
Встала Татьяна, оглянулась и снова села. Ее зеленые глаза блестели сухо, когда она недовольно и с пренебрежением на лице посмотрела на мужиков.
Встал перед
матерью и, кивая головой, тряс ее руку, говоря...
Отошла к печке и молча
встала там, прямая, сурово сосредоточенная.
Мать, не раздеваясь, легла, почувствовала ноющую усталость в костях и тихо застонала. Татьяна погасила лампу, и, когда избу тесно наполнила тьма, раздался ее низкий ровный голос. Он звучал так, точно стирал что-то с плоского лица душной тьмы.
Вдруг один из людей громко сказал что-то,
мать вздрогнула, все
встали, она тоже поднялась, схватившись за руку Сизова.
— Гляди! — шепнул Сизов, тихонько толкая
мать, и
встал.
Встал адвокат, которого
мать видела у Николая. Лицо у него было добродушное, широкое, его маленькие глазки лучисто улыбались, — казалось, из-под рыжеватых бровей высовываются два острия и, точно ножницы, стригут что-то в воздухе. Заговорил он неторопливо, звучно и ясно, но
мать не могла вслушиваться в его речь — Сизов шептал ей на ухо...
Вдруг судьи
встали все сразу.
Мать тоже невольно поднялась на ноги.
«Нехорошо тебе живется!» — вдруг ласково подумала
мать. Людмила начала читать речь Павла нехотя, потом все ближе наклонялась над бумагой, быстро откидывая прочитанные листки в сторону, а прочитав,
встала, выпрямилась, подошла к
матери...
Мать посмотрела на нее,
встала с постели и, одеваясь, говорила...
Он поставил чемодан около нее на лавку, быстро вынул папиросу, закурил ее и, приподняв шапку, молча ушел к другой двери.
Мать погладила рукой холодную кожу чемодана, облокотилась на него и, довольная, начала рассматривать публику. Через минуту она
встала и пошла на другую скамью, ближе к выходу на перрон. Чемодан она легко держала в руке, он был невелик, и шла, подняв голову, рассматривая лица, мелькавшие перед нею.
Неточные совпадения
А нам земля осталася… // Ой ты, земля помещичья! // Ты нам не
мать, а мачеха // Теперь… «А кто велел? — // Кричат писаки праздные, — // Так вымогать, насиловать // Кормилицу свою!» // А я скажу: — А кто же ждал? — // Ох! эти проповедники! // Кричат: «Довольно барствовать! // Проснись, помещик заспанный! //
Вставай! — учись! трудись!..»
На счастье Левина, старая княгиня прекратила его страдания тем, что сама
встала и посоветовала Кити итти спать. Но и тут не обошлось без нового страдания для Левина. Прощаясь с хозяйкой, Васенька опять хотел поцеловать ее руку, но Кити, покраснев, с наивною грубостью, за которую ей потом выговаривала
мать, сказала, отстраняя руку:
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [
Вставать, дети,
вставать!.. пора.
Мать уже в зале (нем.).] — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] — говорил он.
Аркадий Иванович
встал, засмеялся, поцеловал невесту, потрепал ее по щечке, подтвердил, что скоро приедет, и, заметив в ее глазах хотя и детское любопытство, но вместе с тем и какой-то очень серьезный, немой вопрос, подумал, поцеловал ее в другой раз и тут же искренно подосадовал в душе, что подарок пойдет немедленно на сохранение под замок благоразумнейшей из
матерей.
Он внимательно и с напряжением посмотрел на сестру, но не расслышал или даже не понял ее слов. Потом, в глубокой задумчивости,
встал, подошел к
матери, поцеловал ее, воротился на место и сел.