Она не торопясь подошла к лавке и села, осторожно, медленно, точно боясь что-то порвать в себе. Память, разбуженная острым предчувствием беды, дважды поставила перед нею этого человека — один раз в поле, за городом после побега Рыбина, другой —
в суде. Там рядом с ним стоял тот околодочный, которому она ложно указала путь Рыбина. Ее знали, за нею следили — это было ясно.
Неточные совпадения
— Потом пошел
в земский музей. Походил там, поглядел, а сам все думаю — как же, куда я теперь? Даже рассердился на себя. И очень есть захотелось! Вышел на улицу, хожу, досадно мне… Вижу — полицейские присматриваются ко всем. Ну, думаю, с моей рожей скоро попаду на
суд божий!.. Вдруг Ниловна навстречу бежит, я посторонился да за ней, — вот и все!
— Конечно! Товарищ пишет — дело скоро назначат, приговор известен — всех на поселение. Видите? Эти мелкие жулики превращают свой
суд в пошлейшую комедию. Вы понимаете — приговор составлен
в Петербурге, раньше
суда…
Этот страх, подобный плесени, стеснявший дыхание тяжелой сыростью, разросся
в ее груди, и, когда настал день
суда, она внесла с собою
в зал заседания тяжелый, темный груз, согнувший ей спину и шею.
На улице с нею здоровались слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу.
В коридорах
суда и
в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами. Слова казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
Мать, недоумевая, улыбалась. Все происходившее сначала казалось ей лишним и нудным предисловием к чему-то страшному, что появится и сразу раздавит всех холодным ужасом. Но спокойные слова Павла и Андрея прозвучали так безбоязненно и твердо, точно они были сказаны
в маленьком домике слободки, а не перед лицом
суда. Горячая выходка Феди оживила ее. Что-то смелое росло
в зале, и мать, по движению людей сзади себя, догадывалась, что не она одна чувствует это.
Матери хотелось сказать ему то, что она слышала от Николая о незаконности
суда, но она плохо поняла это и частью позабыла слова. Стараясь вспомнить их, она отодвинулась
в сторону от людей и заметила, что на нее смотрит какой-то молодой человек со светлыми усами. Правую руку он держал
в кармане брюк, от этого его левое плечо было ниже, и эта особенность фигуры показалась знакомой матери. Но он повернулся к ней спиной, а она была озабочена воспоминаниями и тотчас же забыла о нем.
В груди ее повелительно разгоралось желание говорить людям о правде сына, ей хотелось слышать, что скажут люди против этой правды, хотелось по их словам догадаться о решении
суда.
— Человек партии, я признаю только
суд моей партии и буду говорить не
в защиту свою, а — по желанию моих товарищей, тоже отказавшихся от защиты, — попробую объяснить вам то, чего вы не поняли.
То, что говорил сын, не было для нее новым, она знала эти мысли, но первый раз здесь, перед лицом
суда, она почувствовала странную, увлекающую силу его веры. Ее поразило спокойствие Павла, и речь его слилась
в ее груди звездоподобным, лучистым комом крепкого убеждения
в его правоте и
в победе его. Она ждала теперь, что судьи будут жестоко спорить с ним, сердито возражать ему, выдвигая свою правду. Но вот встал Андрей, покачнулся, исподлобья взглянул на судей и заговорил...
— Перед вами
суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали,
в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я думаю — вы не судьи, а только защитники…
—
Суд не нуждается
в вашей характеристике!
Тягостное чувство разочарования и обиды хлынуло
в сердце и быстро переродилось
в угнетающее душу презрение к судьям и
суду.
Она вышла из
суда и удивилась, что уже ночь над городом, фонари горят на улице и звезды
в небе. Около
суда толпились кучки людей,
в морозном воздухе хрустел снег, звучали молодые голоса, пересекая друг друга. Человек
в сером башлыке заглянул
в лицо Сизова и торопливо спросил...
— Я знаю, как сказать! Оттуда я проеду прямо
в слободу, там у меня знакомый есть, Сизов, — так я скажу, что, мол, прямо из
суда пришла к нему, горе, мол, привело. А у него тоже горе — племянника осудили. Он покажет так же. Видите?
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять
в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то, дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули! В дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали одной рукой руку, другою, левой, вы и положили ей тихонько в карман бумажку. Я видел! Видел!
Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный
суд? А если и заглянет
в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну
в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Аммос Федорович (дрожа всем телом).Никак нет-с. (
В сторону.)О боже, вот уж я и под
судом! и тележку подвезли схватить меня!
По
суду // Продать решили мельницу: // Пришел Ермило с прочими //
В палату на торги.
Барин
в овраге всю ночь пролежал, // Стонами птиц и волков отгоняя, // Утром охотник его увидал. // Барин вернулся домой, причитая: // — Грешен я, грешен! Казните меня! — // Будешь ты, барин, холопа примерного, // Якова верного, // Помнить до
судного дня!
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин с вершком, и что же? — прибыл
в тот город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали
суду.