Цитаты со словом «сгорать»
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то тайному и страшному. Все в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом
горем и тоской.
— Не плачь! — говорил Павел ласково и тихо, а ей казалось, что он прощается. — Подумай, какою жизнью мы живем? Тебе сорок лет, — а разве ты жила? Отец тебя бил, — я теперь понимаю, что он на твоих боках вымещал свое
горе, — горе своей жизни; оно давило его, а он не понимал — откуда оно? Он работал тридцать лет, начал работать, когда вся фабрика помещалась в двух корпусах, а теперь их — семь!
Глаза сына
горели красиво и светло; опираясь грудью на стол, он подвинулся ближе к ней и говорил прямо в лицо, мокрое от слез, свою первую речь о правде, понятой им.
Ей было сладко видеть, что его голубые глаза, всегда серьезные и строгие, теперь
горели так мягко и ласково. На ее губах явилась довольная, тихая улыбка, хотя в морщинах щек еще дрожали слезы. В ней колебалось двойственное чувство гордости сыном, который так хорошо видит горе жизни, но она не могла забыть о его молодости и о том, что он говорит не так, как все, что он один решил вступить в спор с этой привычной для всех — и для нее — жизнью. Ей хотелось сказать ему: «Милый, что ты можешь сделать?»
— Да вы не серчайте, чего же! Я потому спросил, что у матери моей приемной тоже голова была пробита, совсем вот так, как ваша. Ей, видите, сожитель пробил, сапожник, колодкой. Она была прачка, а он сапожник. Она, — уже после того как приняла меня за сына, — нашла его где-то, пьяницу, на свое великое
горе. Бил он ее, скажу вам! У меня со страху кожа лопалась…
В сердце закипали слезы и, подобно ночной бабочке, слепо и жалобно трепетало ожидание
горя, о котором так спокойно, уверенно говорил сын.
И все мечтательно, с улыбками на лицах, долго говорили о французах, англичанах и шведах как о своих друзьях, о близких сердцу людях, которых они уважают, живут их радостями, чувствуют
горе.
— Эх, батюшка! — сказала мать. — Они
горе видят, они понимают, да ведь деваться им некуда, кроме этого!
— Вы не кричите! — заговорила она, протянув к нему руку. — Вы еще молодой человек, вы
горя не знаете…
— Так и надо! — заметил Рыбин. — Мы все в
горе, как в коже, — горем дышим, горем одеваемся. Хвастать тут нечем. Не у всех замазаны глаза, иные сами их закрывают, — вот! А коли глуп — терпи!..
Над толпой колыхалась туча копоти и пыли, облитые потом лица
горели, кожа щек плакала черными слезами.
Весь день Павел ходил сумрачный, усталый, странно обеспокоенный, глаза у него
горели и точно искали чего-то. Мать, заметив это, осторожно спросила...
Усмехаясь, он вышел своей тяжелой походкой, увеличив
горе матери суровой безнадежностью своих слов.
— Знаете, иногда такое живет в сердце, — удивительное! Кажется, везде, куда ты ни придешь, — товарищи, все
горят одним огнем, все веселые, добрые, славные. Без слов друг друга понимают… Живут все хором, а каждое сердце поет свою песню. Все песни, как ручьи, бегут — льются в одну реку, и течет река широко и свободно в море светлых радостей новой жизни.
— Тут и
горе! — воскликнул хохол.
— Тяжелый парень! — согласился хохол, качая головой. — Но это пройдет! Это у меня было. Когда неярко в сердце
горит — много сажи в нем накопляется. Ну, вы, ненько, ложитесь, а я посижу, почитаю еще.
Тяжелый, давящий испуг обнял грудь матери. Она не понимала, о чем говорилось, но чувствовала, что впереди ее ждет
горе.
Власова начала быстро стирать слезы со своих щек. Она испугалась, что хохол обидит Павла, поспешно отворила дверь и, входя в кухню, дрожащая, полная
горя и страха, громко заговорила...
— Любит баба плакать, с
горя плачет, с радости плачет!..
— Все другое стало! — отозвалась она. —
Горе другое, радость — другая…
— Знаете? — сказал хохол, стоя в двери. — Много
горя впереди у людей, много еще крови выжмут из них, но все это, все горе и кровь моя, — малая цена за то, что уже есть в груди у меня, в мозгу моем… Я уже богат, как звезда лучами, — я все снесу, все вытерплю, — потому что есть во мне радость, которой никто, ничто, никогда не убьет! В этой радости — сила!
— Нечего рожу кривить! Нашелся дурак, берет тебя замуж — иди! Все девки замуж выходят, все бабы детей родят, всем родителям дети —
горе! Ты что — не человек?
После этих слов она увидела перед собой неизбежную тропу, которая безответно тянулась вокруг пустого, темного места. И неизбежность идти этой тропой наполнила ее грудь слепым покоем. Так и теперь. Но, чувствуя приход нового
горя, она внутри себя говорила кому-то...
—
Горит, как восковая свечечка на ветру! — проводила его мать тихими словами, встала и вышла на кухню, начала одеваться.
Мы зовем за собой тех, кто верует в победу нашу; те, которым не видна наша цель, — пусть не идут с нами, таких ждет только
горе.
И народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался с толпой и шел с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и
сгорала в пепел проклятая боязнь нового…
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево к домам, прислонялись к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно
горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и лететь, а Павел был ее клювом…
На улице было грязно, из окон домов высовывались люди и свистели, кричали, махали руками. День был ясный, ярко
горело солнце, а теней нигде не было.
Глубокой печалью, неведомым
горем веяло от этой лодки без гребца и весел, одинокой, неподвижной на матовой воде среди умерших листьев.
Она собралась к нему на четвертый день после его посещения. Когда телега с двумя ее сундуками выехала из слободки в поле, она, обернувшись назад, вдруг почувствовала, что навсегда бросает место, где прошла темная и тяжелая полоса ее жизни, где началась другая, — полная нового
горя и радости, быстро поглощавшая дни.
И
горе этого дня было, как весь он, особенное, — оно не сгибало голову к земле, как тупой, оглушающий удар кулака, оно кололо сердце многими уколами и вызывало в нем тихий гнев, выпрямляя согнутую спину.
Он скоро ушел на службу, а мать задумалась об «этом деле», которое изо дня в день упрямо и спокойно делают люди. И она почувствовала себя перед ними, как перед
горою в ночной час.
—
Горит мужик! — тихонько сказала мать, проводив их задумчивым взглядом.
Костер
горел ярко, и безлицые тени дрожали вокруг него, изумленно наблюдая веселую игру огня. Савелий сел на пень и протянул к огню прозрачные, сухие руки. Рыбин кивнул в его сторону и сказал Софье...
Окончив ужин, все расположились вокруг костра; перед ними, торопливо поедая дерево,
горел огонь, сзади нависла тьма, окутав лес и небо. Больной, широко открыв глаза, смотрел в огонь, непрерывно кашлял, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя мертвой кожи. Только глаза больного горели угасающим огнем.
Весь следующий день мать провела в хлопотах, устраивая похороны, а вечером, когда она, Николай и Софья пили чай, явилась Сашенька, странно шумная и оживленная. На щеках у нее
горел румянец, глаза весело блестели, и вся она, казалось матери, была наполнена какой-то радостной надеждой. Ее настроение резко и бурно вторглось в печальный тон воспоминаний об умершем и, не сливаясь с ним, смутило всех и ослепило, точно огонь, неожиданно вспыхнувший во тьме. Николай, задумчиво постукивая пальцем по столу, сказал...
Им не хотелось уступить настроение печали о товарище чувству радости, внесенному Сашей, и, бессознательно защищая свое грустное право питаться
горем, они невольно старались ввести девушку в круг своего настроения…
Мать встала позади Софьи и, положив руки на ее плечо, с улыбкой глядя в бледное лицо раненого, усмехаясь, заговорила, как он бредил на извозчике и пугал ее неосторожными словами. Иван слушал, глаза его лихорадочно
горели, он чмокал губами и тихо, смущенно восклицал...
Уже стемнело, и в сумраке глаза его блестели холодно, лицо казалось очень бледным. Мать, точно спускаясь под
гору, сказала негромко...
Мать остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе
горела лампа.
И от этого только
горе ваше вырастет, тюрьма и Сибирь, говорит, за этим…»
— Много, видно,
горя испытали вы? — вдруг сказала она, обращаясь к матери.
— Поесть бы надо, Татьяна, да погасить огонь! — сказал Степан хмуро и медленно. — Заметят люди — у Чумаковых огонь долго
горел. Нам это не важно, а для гостьи, может, нехорошо окажется…
— Видишь, какие люди берутся за это? Пожилые уж, испили
горя досыта, работали, отдыхать бы им пора, а они — вот! Ты же молодой, разумный, — эх, Степа…
На стене
горела лампа, освещая на полу измятые ведра, обрезки кровельного железа. Запах ржавчины, масляной краски и сырости наполнял комнату.
Людмила села на диван, потирая худые щеки ладонями, в ее матовых глазах
горело презрение, голос все больше наливался гневом.
Поведение Андрея явно изменило судей, его слова как бы стерли с них что-то, на серых лицах явились пятна, в глазах
горели холодные, зеленые искры. Речь Павла раздражила их, но сдерживала раздражение своей силой, невольно внушавшей уважение, хохол сорвал эту сдержанность и легко обнажил то, что было под нею. Они перешептывались со странными ужимками и стали двигаться слишком быстро для себя.
Все женщины плакали, но больше по привычке, чем от
горя.
Горя, ошеломляющего внезапным, тупым ударом, неожиданно и невидимо падающего на голову, не было, — было печальное сознание необходимости расстаться с детьми, но и оно тонуло, растворялось в впечатлениях, вызванных этим днем.
Она вышла из суда и удивилась, что уже ночь над городом, фонари
горят на улице и звезды в небе. Около суда толпились кучки людей, в морозном воздухе хрустел снег, звучали молодые голоса, пересекая друг друга. Человек в сером башлыке заглянул в лицо Сизова и торопливо спросил...
Неточные совпадения
— Ах, Андрюша! — сказала мать. — Молодому все просто. А как поживешь, — горя-то — много, силы-то — мало, а ума — совсем нет…
Цитаты из русской классики со словом «сгорать»
— Ну, так что дальше-то было? — спрашивала баушка Лукерья,
сгорая от любопытства. — Слушать-то страсти…
— Детей, как деревяшки, смазывают веществом, которое легко воспламеняется и быстро
сгорает. Получаются прескверные спички, далеко не все вспыхивают и далеко не каждой можно зажечь что-нибудь.
Москва должна была
сгорать вследствие того, что из нее выехали жители и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня.
— Таисья, а где круг? — спрашивала Нюрочка,
сгорая от нетерпения.
Вы до сих пор не отвечаете мне на мое письмо, а между тем я
сгораю от нетерпения в ожидании вашего ответа, который один может спасти и утешить меня в моем гадком положении!..
Ассоциации к слову «сгорать»
Синонимы к слову «сгорать»
Предложения со словом «сгорать»
- В огне пожарищ не просто сгорали книги, погибли и те, кто мог их читать.
- Когда он так стоял в карауле, чуть не сгорая заживо в этом пекле, мальчик вдруг подошёл к нему.
- Под колоссальной энергией жизни весь ненавистный мне лишний жир во всём теле быстро сгорает, быстро сгорает-исчезает.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «сгорать»
Афоризмы русских писателей со словом «сгорать»
- Коль гореть, так уж гореть сгорая,
И недаром в липовою цветь
Вынул я кольцо у попугая-
Знак того, что вместе нам сгореть.
- Жить и сгорать у всех в обычае,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Когда ей к свету и величию
Своею жертвой путь прочертишь.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно