— Знал, да позабыл. Теперь сначала обучаюсь. Ничего, могу. Надо, ну и можешь. А — надо… Ежели бы только
господа говорили о стеснении жизни, так и пёс с ними, у них всегда другая вера была! Но если свой брат, бедный рабочий человек, начал, то уж, значит, верно! И потом — стало так, что иной человек из простых уже дальше барина прозревает. Значит, это общее, человечье началось. Они так и говорят: общее, человечье. А я — человек. Стало быть, и мне дорога с ними. Вот я и думаю…
Неточные совпадения
Барин наш, Константин Николаевич Лосев, богат был и много земель имел; в нашу экономию он редко наезжал: считалась она несчастливой в их семействе, в ней баринову мать кто-то задушил, дед его с коня упал, разбился, и жена сбежала. Дважды видел я
барина: человек высокий, полный, в золотых очках, в поддёвке и картузе с красным околышком;
говорили, что он важный царю слуга и весьма учёный — книги пишет. Титова однако он два раза матерно изругал и кулак к носу подносил ему.
— И ты, —
говорят, — и твой тесть — оба грабители, церковь обокрали: Мокрый дол — издавна церковный покос, а вы его оттягали у нас, вот и пристукнул вас
господь…
И начал он мне угрожать гневом божиим и местью его, — начал
говорить тихим голосом;
говорит и весь вздрагивает, ряса словно ручьями течёт с него и дымом зелёным вьется. Встаёт
господь предо мною грозен и суров, ликом — тёмен, сердцем — гневен, милосердием скуп и жестокостью подобен иегове, богу древлему.
— Не ешь, —
говорит, — молодец, яблочко до спасова дня, погоди, когда
господь миленький его вырастит, когда зёрнышки почернеют в нём!
— Иов, —
говорю, — меня не касается! Я на его месте сказал бы
господу: не пугай, но ответь ясно — где пути к тебе? Ибо аз есмь сын силы твоея и создан тобою по подобию твоему, — не унижай себя, отталкивая дитя твоё!
С той поры началось что-то, непонятное мне:
говорит со мной Антоний
барином, сухо, хмурится и к себе не зовёт. Книги, которые дал мне читать, все отобрал. Одна из книг была русская история — очень удивляла она меня, но дочитать её не успел я. Соображаю, чем бы я мог обидеть
барина моего, — не вижу.
— Где, —
говорит, — вес-мера греху установлена? Один
господь знает мои грехи!
— И не надо, —
говорит, — и не ставь, а то
господина поставишь над собой! Я тебе не о человеке
говорю, а о всей силе духа земли, о народе!
— Четверо.
Барин из Москвы, трое рабочих с Дона. Двое — смирные, даже водку пьют, а
барин и этот, Ратьков, они —
говорят! Тайно. Кое с кем. А при всём народе — не решались покамест. Их тут много. Они — кругом. Сам я — бирский, Митьков Фёдор. Пятый год здесь. За это время их тут было одиннадцать. В Олехином — восемь, в Шишковой — трое…
Я ей, между прочим, очень долго, дня два сряду, про прусскую палату
господ говорил (потому что о чем же с ней говорить?), — только вздыхала да прела!
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой
барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Осип (выходит и
говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к
барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи,
барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол,
барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Городничий. Да
говорите, ради бога, что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь,
господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
«Извольте,
господа, я принимаю должность, я принимаю,
говорю, так и быть,
говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!..
Осип. «Еще,
говорит, и к городничему пойду; третью неделю
барин денег не плотит. Вы-де с
барином,
говорит, мошенники, и
барин твой — плут. Мы-де,
говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».