В числе этих любителей преферанса было: два военных с благородными, но слегка изношенными лицами, несколько штатских особ, в тесных, высоких галстухах и с висячими, крашеными усами, какие только бывают у людей решительных, но благонамеренных (эти благонамеренные люди с важностью подбирали карты и, не поворачивая головы, вскидывали сбоку глазами на подходивших); пять или шесть уездных чиновников, с круглыми брюшками, пухлыми и потными ручками и скромно неподвижными ножками (эти
господа говорили мягким голосом, кротко улыбались на все стороны, держали свои игры у самой манишки и, козыряя, не стучали по столу, а, напротив, волнообразно роняли карты на зеленое сукно и, складывая взятки, производили легкий, весьма учтивый и приличный скрип).
Неточные совпадения
— Послушай-ка, Хорь, —
говорил я ему, — отчего ты не откупишься от своего
барина?
Кампельмейстера из немцев держал, да зазнался больно немец; с
господами за одним столом кушать захотел, так и велели их сиятельство прогнать его с Богом: у меня и так,
говорит, музыканты свое дело понимают.
— Что
барин? Прогнал меня!
Говорит, как смеешь прямо ко мне идти: на то есть приказчик; ты,
говорит, сперва приказчику обязан донести… да и куда я тебя переселю? Ты,
говорит, сперва недоимку за себя взнеси. Осерчал вовсе.
Да вот в чем дело: пишет ко мне помещица, вдова;
говорит, дескать, дочь умирает, приезжайте, ради самого
Господа Бога нашего, и лошади, дескать, за вами присланы.
И
говорит нам посредник, Никифор Ильич: «Надо,
господа, размежеваться; это срам, наш участок ото всех других отстал: приступимте к делу».
Посредник засуетился,
говорит: «
Господа,
господа, Александр Владимирыч
говорить желает».
— Нет, не после, а теперь, — продолжал старик… — Тебе, я знаю, при
господине помещике совестно: тем лучше — казнись. Изволь, изволь-ка
говорить… Мы послушаем.
— Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там не раз,
говорят, старого
барина видали — покойного
барина. Ходит,
говорят, в кафтане долгополом и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»
Барин-то наш, хоша и толковал нам напредки, что, дескать, будет вам предвиденье, а как затемнело, сам,
говорят, так перетрусился, что на-поди.
Говорил он гораздо меньше вчерашнего, глядел зорко и пристально в глаза
барину, отвечал складно и дельно.
— Батюшка, Аркадий Павлыч, — с отчаяньем заговорил старик, — помилуй, заступись, — какой я грубиян? Как перед
Господом Богом
говорю, невмоготу приходится. Невзлюбил меня Софрон Яковлич, за что невзлюбил —
Господь ему судья! Разоряет вконец, батюшка… Последнего вот сыночка… и того… (На желтых и сморщенных глазах старика сверкнула слезинка.) Помилуй, государь, заступись…
— Нельзя, Гаврила Антоныч, иначе поступить; как перед
Господом Богом
говорю, нельзя.
«
Господа, —
говорит он обыкновенно приступающим к нему дворянам, и
говорит голосом, исполненным покровительства и самостоятельности, — много благодарен за честь; но я решился посвятить свой досуг уединению».
Господин Хлопаков обладает уменьем подделываться к богатым петербургским шалунам, курит, пьет и в карты играет с ними,
говорит им «ты».
Показали других. Я наконец выбрал одну, подешевле. Начали мы торговаться. Г-н Чернобай не горячился,
говорил так рассудительно, с такою важностью призывал
Господа Бога во свидетели, что я не мог не «почтить старичка»: дал задаток.
Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков, прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца; что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь, мне осталось неизвестной, то он показался мне изворотливым и бойким городским мещанином. Но о Диком-Барине стоит
поговорить несколько подробнее.
— А помнишь,
барин, как я тебе все
говорил: стучит… стучит, мол, стучит!
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой
барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Осип (выходит и
говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к
барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи,
барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не то, мол,
барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Городничий. Да
говорите, ради бога, что такое? У меня сердце не на месте. Садитесь,
господа! Возьмите стулья! Петр Иванович, вот вам стул.
«Извольте,
господа, я принимаю должность, я принимаю,
говорю, так и быть,
говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!..
Осип. «Еще,
говорит, и к городничему пойду; третью неделю
барин денег не плотит. Вы-де с
барином,
говорит, мошенники, и
барин твой — плут. Мы-де,
говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».