Неточные совпадения
Он остановил лошадь у открытых ворот большого дома, спрыгнул на землю и ушёл во двор. Дом был
старый, весь покривился, под окнами выпучило брёвна, окна были маленькие, тусклые. На большом, грязном дворе стояло много пролёток, четыре
мужика, окружив белую лошадь, хлопали её ладонями и громко кричали. Один из них, круглый, лысый, с большой жёлтой бородой и розовым лицом, увидав дядю Петра, широко размахнул руками и закричал...
Это был сухопарый, еще не
старый мужик, с весьма продолговатым лицом, в русых кудрях и с длинною тоненькою рыжеватою бородкой, в ситцевой рубахе и в черном жилете, из кармана которого выглядывала цепочка от серебряных часов.
Помню, раз в монастырской книжной лавке Оптиной пустыни, я присутствовал при выборе
старым мужиком божественных книг для своего грамотного внука. Монах подсовывал ему описание мощей, праздников, явлений икон, псалтырь и т. п. Я спросил старика, есть ли у него Евангелие? Нет. «Дайте ему русское Евангелие», — сказал я монаху. «Это им нейдет», — сказал мне монах.
Ну, голубь же ты мой тихий, так стыдно молодой женщине со
старым мужиком жить, так нехорошо всё это, и такая тоска, — сказать нельзя!
И в свет костра, по-медвежьи кося ногами, вступил огромный,
старый мужик, без шапки, в одном рваном армяке на голое тело и босой.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп,
старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с
мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете на поляночку, // Стоят на той поляночке // Две
старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй
мужиков!» // По вашему хотению, // По моему велению, // Все явится тотчас. // Теперь — пустите птенчика!»
Как прусаки слоняются // По нетопленой горнице, // Когда их вымораживать // Надумает
мужик. // В усадьбе той слонялися // Голодные дворовые, // Покинутые барином // На произвол судьбы. // Все
старые, все хворые // И как в цыганском таборе // Одеты. По пруду // Тащили бредень пятеро.
Однако Клима Лавина // Крестьяне полупьяные // Уважили: «Качать его!» // И ну качать… «Ура!» // Потом вдову Терентьевну // С Гаврилкой, малолеточком, // Клим посадил рядком // И жениха с невестою // Поздравил! Подурачились // Досыта
мужики. // Приели все, все припили, // Что господа оставили, // И только поздним вечером // В деревню прибрели. // Домашние их встретили // Известьем неожиданным: // Скончался
старый князь! // «Как так?» — Из лодки вынесли // Его уж бездыханного — // Хватил второй удар! —
Пошли порядки
старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал
мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А наша полоса!