Неточные совпадения
Круглыми глазами, не мигая, он
смотрел оттуда на
людей, незаметный, опасливо съёжившийся.
Человек с шишкой на голове сквозь чёрные очки
посмотрел на Евсея и сказал...
Дядя заставил Евсея проститься с хозяевами и повёл его в город. Евсей
смотрел на всё совиными глазами и жался к дяде. Хлопали двери магазинов, визжали блоки; треск пролёток и тяжёлый грохот телег, крики торговцев, шарканье и топот ног — все эти звуки сцепились вместе, спутались в душное, пыльное облако.
Люди шли быстро, точно боялись опоздать куда-то, перебегали через улицу под мордами лошадей. Неугомонная суета утомляла глаза, мальчик порою закрывал их, спотыкался и говорил дяде...
По утрам, убирая комнату хозяина, он, высунув голову из окна,
смотрел на дно узкой, глубокой улицы, и — видел всегда одних и тех же
людей, и знал, что́ каждый из них будет делать через час и завтра, всегда. Лавочные мальчики были знакомы и неприятны, опасны своим озорством. Каждый
человек казался прикованным к своему делу, как собака к своей конуре. Иногда мелькало или звучало что-то новое, но его трудно было понять в густой массе знакомого, обычного и неприятного.
Говор зрителей будил в нём спутанное чувство — было боязно стоять среди
людей, которые вчера ещё охотно и весело любовались бойким мальчиком, а сейчас с удовольствием
смотрят, как его бьют.
Вечерами, когда он сидел в большой комнате почти один и вспоминал впечатления дня, — всё ему казалось лишним, ненастоящим, всё было непонятно. Казалось — все знают, что надо жить тихо, беззлобно, но никто почему-то не хочет сказать
людям секрет иной жизни, все не доверяют друг другу, лгут и вызывают на ложь. Было ясно общее раздражение на жизнь, все жаловались на тяжесть её, каждый
смотрел на другого, как на опасного врага своего, и у каждого недовольство жизнью боролось с недоверием к
людям.
— Сижу я в одном ресторане и вижу —
человек котлету ест и всё оглядывается и часто
смотрит на часы.
Тебе нужно знать, Евсей, — честный, спокойный
человек не
смотрит по сторонам,
люди его не интересуют, время он знает.
Она прошлась по комнате, шагая лениво и неслышно, остановилась перед зеркалом и долго, не мигая,
смотрела на своё лицо. Пощупала руками полную белую шею, — у неё вздрогнули плечи, руки грузно опустились, — и снова начала, покачивая бёдрами, ходить по комнате. Что-то запела, не открывая рта, — пение напоминало стон
человека, у которого болят зубы.
—
Смотри — он не в своем уме; его здесь держат из жалости. Он даже вредный
человек, — будь осторожен с ним!
— Между прочим, я заметил
человека, — сказал однажды горбатый, — недалеко от меня поселился. Высокий, с острой бородкой, глаза прищурены, ходит быстро. Спрашиваю дворника — где служит? Место искать приехал. Я сейчас же написал письмо в охранное —
смотрите!..
Отношение Климкова к
людям изменялось; оставаясь таким же угодливым, как и прежде, теперь он начинал
смотреть на всех снисходительно, глазами
человека, который понял тайну жизни, может указать, где лежит дорога к миру и покою…
Он вздохнул, оделся, умылся, безучастно оглядел своё жилище, сел у окна и стал
смотреть на улицу. Тротуары, мостовая, дома — всё было грязно. Не торопясь шагали лошади, качая головами, на козлах сидели мокрые извозчики и тоже качались, точно развинченные. Как всегда, спешно шли куда-то
люди; казалось, что сегодня они, обрызганные грязью и отсыревшие, менее опасны, чем всегда.
— Вот что, — тут вчера Саша болтал… Ты не вздумай об этом рассказывать,
смотри! Он
человек больной, пьющий, но он — сила. Ему ты не повредишь, а он тебя живо сгложет — запомни. Он, брат, сам был студентом и все дела их знает на зубок, — даже в тюрьме сидел! А теперь получает сто рублей в месяц!
— Потерял?
Смотри, за это тебе могут дать в шею… Слушай: через три дома отсюда земская управа. Сейчас из неё выйдет
человек, зовут его Дмитрий Ильич Курносов — помни! Идём, я тебе покажу его…
А
человек, за которым он следил, остановился у крыльца, ткнул пальцем кнопку звонка, снял шляпу, помахал ею в лицо себе и снова взбросил на голову. Стоя в пяти шагах у тумбы, Евсей жалобно
смотрел в лицо
человека, чувствуя потребность что-то сказать ему. Тот заметил его, сморщил лицо и отвернулся. Сконфуженный, Евсей опустил голову.
Скоро он простился с Евсеем и быстро пошёл назад, Климков неприязненно
посмотрел вслед ему и задумался. Он считал Якова
человеком пустым, ставил его ниже себя, и было обидно видеть Зарубина щегольски одетым, довольным.
А Маклаков
смотрел на них и молча крутил усы. Внесли обед, и вместе с лакеем в комнате явился круглый рябоватый и скромный
человек. Он благожелательно улыбнулся всем и сказал...
— Вот,
смотрите, Маклаков… — заговорил Саша, но
человек продолжал с яростным возбуждением...
Дома он встал у окна и долго
смотрел на жёлтый огонь фонаря, — в полосу его света поспешно входили какие-то
люди и снова ныряли во тьму. В голове Евсея тоже слабо засветилась бледная узкая полоса робкого огня, через неё медленно и неумело проползали осторожные, серые мысли, беспомощно цепляясь друг за друга, точно вереница слепых.
Все молчали, изредка покачивая головами, никто не
смотрел друг на друга, было тихо, скучно, слова Саши долго плавали по комнате над фигурами
людей, никого не задевая.
Теперь, шагая по улице с ящиком на груди, он по-прежнему осторожно уступал дорогу встречным пешеходам, сходя с тротуара на мостовую или прижимаясь к стенам домов, но стал
смотреть в лица
людей более внимательно, с чувством, которое было подобно почтению к ним. Человеческие лица вдруг изменились, стали значительнее, разнообразнее, все начали охотнее и проще заговаривать друг с другом, ходили быстрее, твёрже.
Он говорил быстро, глаза его радостно улыбались всему, что видели. Останавливаясь перед окнами магазинов,
смотрел взглядом
человека, которому все вещи приятны, всё интересно, — указывал Евсею на оружие и с восторгом говорил...
Музыка, рассказ о театре, смех и говор празднично одетой толпы
людей, весеннее небо, пропитанное солнцем, — опьяняло Климкова. Он
смотрел на Якова, с удивлением думая...
— Ты
смотри — ну, чем не
люди? Верно ли? Глаза, морды — какое всё умное, а?..
Вот
смотрите — хотят отнять у царя его божественную силу и волю править страною по указанию свыше, хотят выборы устроить в народе, чтобы народ послал к царю своих
людей и чтобы эти
люди законы издавали, сокращая власть царёву.
Люди озирались вокруг недоверчиво, подозрительно,
смотрели друг на друга уже не такими добрыми глазами, как за последнее время, голоса звучали тише, в словах сверкала злость, досада, печаль…
Евсей, с радостью слушая эти слова, незаметно разглядывал молодое лицо, сухое и чистое, с хрящеватым носом, маленькими усами и клочком светлых волос на упрямом подбородке.
Человек сидел, упираясь спиной в угол вагона, закинув ногу на ногу, он
смотрел на публику умным взглядом голубых глаз и, говорил, как имеющий власть над словами и мыслями, как верующий в их силу.
Люди толкались, забегая один вперёд другого, размахивали руками, кидали в воздух шапки, впереди всех, наклонив голову, точно бык, шёл Мельников с тяжёлою палкой в руках и национальным флагом на ней. Он
смотрел в землю, ноги поднимал высоко и, должно быть, с большой силою топал о землю, — при каждом ударе тело его вздрагивало и голова качалась. Его рёв густо выделялся из нестройного хаоса жидких, смятённых криков обилием охающих звуков.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые
люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь!
Посмотрим, кто кого!
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной
человек, но и то
смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я
человек простой».
—
Смотри, не хвастай силою, — // Сказал мужик с одышкою, // Расслабленный, худой // (Нос вострый, как у мертвого, // Как грабли руки тощие, // Как спицы ноги длинные, // Не
человек — комар).
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я // Делами и теперь. // А перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр! перед Последышем // Последний
человек! // У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, //
Посмотришь, так подумаешь, // Что не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.
Стародум. И не дивлюся: он должен привести в трепет добродетельную душу. Я еще той веры, что
человек не может быть и развращен столько, чтоб мог спокойно
смотреть на то, что видим.