Евсей искал на лице Зарубина шрам от удара бутылкой, но не находил его. Теперь над правым
глазом шпиона была маленькая красная дырка, Климков не мог оторвать от неё взгляда, она как бы всасывала в себя его внимание, возбуждая острую жалость к Якову.
Неточные совпадения
Шпион пошевелился, но не сказал ни слова.
Глаза у него были полузакрыты, он дышал через нос, и тонкие волосы его усов вздрагивали.
Шпион внимательно взглянул в лицо Климкова, поправил усы, на минуту закрыл
глаза, потянулся всем телом так, что у него хрустнули кости. А когда выпил коньяк, то снова вполголоса заговорил...
Веков, вздрогнув, убежал за ним. Евсей закрыл
глаза и, во тьме, старался понять смысл сказанного. Он легко представил себе массу народа, идущего по улицам крестным ходом, но не понимал — зачем войска стреляли, и не верил в это. Волнение людей захватывало его, было неловко, тревожно, хотелось суетиться вместе с ними, но, не решаясь подойти к знакомым
шпионам, он подвигался всё глубже в угол.
Евсей отнёсся к его похвале равнодушно, а когда Саша ушёл, ему бросилось в
глаза острое, похудевшее лицо Маклакова —
шпион, сидя в тёмном углу комнаты на диване, смотрел оттуда в лицо Евсея, покручивая свои усы. Во взгляде его было что-то задевшее Евсея, он отвернулся в сторону.
Он странно подпрыгнул и, расталкивая толпу
шпионов, ушёл. Теперь на его месте стоял Саша. Высокий и сутулый, он высунул голову вперёд, молча оглядывая всех красными
глазами и потирая руки.
Шпионы ходили вяло, стали чужими друг другу, хмуро замолчали, и каждый смотрел в
глаза товарища подозрительно, как бы ожидая чего-то опасного для себя.
Шпион прижал пакет к груди, наклонился, заглядывая в
глаза Евсею.
— Понимаешь, — иду бульваром, вижу — толпа, в середине оратор, ну, я подошёл, стою, слушаю. Говорит он этак, знаешь, совсем без стеснения, я на всякий случай и спросил соседа: кто это такой умница? Знакомое, говорю, лицо — не знаете вы фамилии его? Фамилия — Зимин. И только это он назвал фамилию, вдруг какие-то двое цап меня под руки. «Господа, —
шпион!» Я слова сказать не успел. Вижу себя в центре, и этакая тишина вокруг, а
глаза у всех — как шилья… Пропал, думаю…
— И уже было несколько встреч, совершенно неприятных и даже опасных, — так что Чашин, например, должен был угрожать револьвером, потому что его ударили в
глаз. Он стоит спокойно, как посторонний человек, вдруг подходит дама и оглашает публике: вот —
шпион! Так как Чашин подражать животным не умеет, то пришлось обороняться оружием…
Впереди плыла в воздухе ограбленная крышка гроба со смятыми венками, и, качаясь с боку на бок, ехали верхом полицейские. Мать шла по тротуару, ей не было видно гроба в густой, тесно окружившей его толпе, которая незаметно выросла и заполнила собой всю широту улицы. Сзади толпы тоже возвышались серые фигуры верховых, по бокам, держа руки на шашках, шагала пешая полиция, и всюду мелькали знакомые матери острые
глаза шпионов, внимательно щупавшие лица людей.
Неточные совпадения
— Вы даже не понимаете, я вижу, как это оскорбительно! Осмелились бы вы глядеть на меня этими «жадными»
глазами, если б около меня был зоркий муж, заботливый отец, строгий брат? Нет, вы не гонялись бы за мной, не дулись бы на меня по целым дням без причины, не подсматривали бы, как
шпион, и не посягали бы на мой покой и свободу! Скажите, чем я подала вам повод смотреть на меня иначе, нежели как бы смотрели вы на всякую другую, хорошо защищенную женщину?
Я знал одного
шпиона: придет, бывало, со службы домой, сядет за фортепьяно, начнет баллады Шопена разыгрывать, а слезы так и льются, так и льются из
глаз.
Через полчаса, согнутая тяжестью своей ноши, спокойная и уверенная, она стояла у ворот фабрики. Двое сторожей, раздражаемые насмешками рабочих, грубо ощупывали всех входящих во двор, переругиваясь с ними. В стороне стоял полицейский и тонконогий человек с красным лицом, с быстрыми
глазами. Мать, передвигая коромысло с плеча на плечо, исподлобья следила за ним, чувствуя, что это
шпион.
Шпион подозвал сторожа и что-то шептал ему, указывая на нее
глазами. Сторож оглядывал его и пятился назад. Подошел другой сторож, прислушался, нахмурил брови. Он был старик, крупный, седой, небритый. Вот он кивнул
шпиону головой и пошел к лавке, где сидела мать, а
шпион быстро исчез куда-то.
— Знаю!.. — ответила ей мать не без гордости. Выйдя из ворот, она остановилась на минуту, поправляя платок, и незаметно, но зорко оглянулась вокруг. Она уже почти безошибочно умела отличить
шпиона в уличной толпе. Ей были хорошо знакомы подчеркнутая беспечность походки, натянутая развязность жестов, выражение утомленности и скуки на лице и плохо спрятанное за всем этим опасливое, виноватое мерцание беспокойных, неприятно острых
глаз.