— Бог требует от человека добра, а мы друг в друге только злого ищем и
тем ещё обильней зло творим; указываем богу друг на друга пальцами и кричим: гляди, господи, какой грешник! Не издеваться бы нам, жителю над жителем, а посмотреть на все общим взглядом, дружелюбно подумать — так ли живём, нельзя ли лучше как? Я за тех людей не стою, будь мы умнее, живи лучше — они нам не надобны…
Неточные совпадения
— Севачева с Ермилом да Толоконниковым на левое бы крыло, да
ещё туда которых посильнее, да
тем крылом и хлестнуть их, когда они разойдутся.
— Ты встань! Нет, ты постой! Я
те додам
ещё разок! Ты мне за шлею недодал, дак я
те…
«Пойду я, что ли? Как быка, поведут. Какой он несуразный!
То про судьбу,
то, вдруг, про это. Да сны его
ещё».
— Это крышка мне! Теперь — держись татарина, он всё понимает, Шакирка! Я
те говорю: во зверях — собаки, в людях — татаре — самое надёжное! Береги его, прибавь ему… Ох, молод ты больно! Я было думал —
ещё годов с пяток побегаю, — ан — нет, — вот она!
— Вот
те и доли! А есть
ещё прадоли — они на города даются, на сёла: этому городу — под горой стоять,
тому селу — в лесе!
Он ушёл к себе, взял евангелие и долго читал
те места, о которых она упоминала, читал и с великим удивлением видел, что действительно Христос проще и понятнее, чем он раньше казался ему, но, в
то же время, он
ещё дальше отошёл от жизни, точно между живым богом и Окуровом выросла скучная, непроходимая пустыня, облечённая туманом.
— Потом вот
ещё про
то же...
Когда он впервые рассказал ей о своем грехе с Палагой и о
том, как отец убил мачеху, — он заметил, что женщина слушала его жадно, как никогда
ещё, глаза её блестели тёмным огнём и лицо поминутно изменялось. И вдруг по скорбному лицу покатились слёзы, а голова медленно опустилась, точно кто-то силою согнул шею человека против воли его.
Я ушла, чтобы не мучить вас, а скоро, вероятно, и совсем уеду из Окурова. Не стану говорить о
том, что разъединяет нас; мне это очень грустно, тяжело, и не могу я, должно быть, сказать ничего такого, что убедило бы вас. Поверьте — не жена я вам. А жалеть — я не могу, пожалела однажды человека, и четыре года пришлось мне лгать ему. И себе самой, конечно. Есть и
ещё причина, почему я отказываю вам, но едва ли вас утешило бы, если бы вы знали её.
— Сгниёте вы в грязи, пока, в носах ковыряя, душу искать станете, не нажили
ещё вы её: непосеянного — не сожнёшь! Занимаетесь розысками души, а чуть что — друг друга за горло, и жизнь с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении и один на земле, как на болотной кочке, а вокруг трясина да лесная
тьма. Каждый один, все потеряны, всюду тревога и безместное брожение по всей земле. Себя бы допрежде нашли, друг другу подали бы руки крепко и неразрывно…
— Не скажешь, чать! Мал ты о
ту пору был, а, говорят вон, слюбился с мачехой-то. Я тебя
ещё у Сычуговых признал — глаза всё
те же. Зайдём в трактир — ну? Старое вспомнить?
Опять в монастырь, а уж трудно стало — в деревне надорвался, в городе избаловался, сердце у меня болит
ещё с
той поры, как били меня.
— Он сам ушёл, а
того, Савку, выгнали. Дроздова бы
ещё надо выгнать. А Кривой — он ничего…
— Зови! — громко сказал Дроздов и
ещё громче высморкался. — Она
те встанет в денежку, она — не как я — сумеет в укладку-то заглянуть!
— Глуп
ещё, вы уж не
того…
Другая: «Не там город, где городьба, а где ума поболе», — это народ сложил в
ту пору, когда
ещё цену и силу ума понимал верно.
Притом Капитолина
ещё и невежливая девица: зовёт меня по имени редко, а всё больше купец и хозяин. Назвал бы я её за это нехорошим словом, — дурой, примерно, — да вижу, что и всех она любит против шерсти гладить, дерзостями одаривать. Заметно, что она весьма любит котят дымчатых, — когда такого котёнка увидит,
то сияет вся и делается доброй, чего однако сама же как бы стыдится, что ли.
— Если вы верите в
то, что
ещё недавно восхищало вас, вы должны бы подумать…
Уже при въезде во двор Кожемякин испуганно почувствовал, что дома случилось неладное; Шакир,
ещё более пожелтевший и высохший, бросился к нему, взвизгивая и всхлипывая, не
то плача, не
то смеясь, завертелся, схватил за руку, торопливо ввёл в дом, прихлопнул дверь и встал перед ним, вытянув изрезанную морщинами шею, захлёбываясь словами...
«У
той походка
ещё лучше была».
— Ну, вот
ещё! Разве ты в любовники годишься? У тебя совесть есть, ты не можешь. Ты вон из-за Марфы и
то на стену полез, а что она тебе? Постоялый двор. Нету, тебе на роду писано мужем быть, ты для одной бабы рождён, и всё горе твоё, что не нашёл — где она!
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе
еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Мишка. Да для вас, дядюшка,
еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а вот как барин ваш сядет за стол, так и вам
того же кушанья отпустят.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого
еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь.
То есть, не
то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему
еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.