Неточные совпадения
Коротенький лекарь совсем сложился в шар, прижал гитару к животу, наклонил над нею лысую голову, осыпанную каплями пота; его
пальцы с весёлою яростью щипали струны, бегали по грифу, и мягким тенорком он убедительно выговаривал...
Пил он, конечно, пил запоем, по неделям и более. Его запирали дома, но он убегал и ходил по улицам города, тонкий, серый,
с потемневшим лицом и налитыми кровью глазами. Размахивая правою рукою, в левой он сжимал цепкими
пальцами булыжник или кирпич и, завидя обывателя, кричал...
Ему казалось, что он кружится в сухом и горячем вихре и стремглав летит куда-то вместе
с нею. Он стал вырываться из её объятий, тогда женщина мягко и покорно развела руки и, застёгивая дрожащими
пальцами ворот сорочки, тупо проговорила...
Матвей снова размахнулся, но заступ увяз в чём-то, вырвался из его рук, тяжёлый удар в живот сорвал юношу
с земли, он упал во тьму и очнулся от боли — что-то тяжёлое топтало
пальцы его руки.
Изо дня в день он встречал на улицах Алёшу, в длинной, холщовой рубахе,
с раскрытою грудью и большим медным крестом на ней. Наклоня тонкое тело и вытянув вперёд сухую чёрную шею, юродивый поспешно обегал улицы, держась правою рукою за пояс, а между
пальцами левой неустанно крутя чурочку, оглаженную до блеска, — казалось, что он преследует нечто невидимое никому и постоянно ускользающее от него. Тонкие, слабые ноги чётко топали по доскам тротуаров, и сухой язык бормотал...
Почти каждый праздник, под вечер или ночью, где-нибудь в городе раздавался крик женщины, и не однажды Матвей видел, как вдоль улицы мчалась белая фигура, полуголая,
с растрёпанными волосами. Вздрагивая, вспоминал, как Палага навивала на
пальцы вырванные волосы…
Суетилась строгая окуровская полиция, заставляя горбатого Самсона собирать осколки костей; картузник едва держался на ногах
с похмелья, вставал на четвереньки, поднимая горб к небу, складывал кости в лукошко и после каждого куска помахивал рукой в воздухе, точно он
пальцы себе ожёг.
— Ах, язва! — крикнул он, отряхая грязь
с растопыренных
пальцев.
— Мёдом-с, — липовый мёд, соты! — тыкая
пальцем в стол, говорил Кожемякин, упорно рассматривая самовар, окутанный паром. И неожиданно для себя предложил: — Вы бы медку-то взяли, — для сына?
Дверь тихо отворилась, вошла постоялка, погрозила
пальцем сыну, лежавшему у ног Маркуши, и тихонько села рядом
с Натальей, — села так, точно собиралась подстеречь и поймать кого-то.
Однажды он пришёл
с базара избитый до крови, сидел согнувшись, пробовал
пальцем расшатанные зубы, плевался и выл...
Он смотрел на неё
с таким чувством, как будто эта женщина должна была сейчас же и навсегда уйти куда-то, а ему нужно было запомнить её кроткую голову, простое лицо, маленький, наивный рот, круглые узкие плечи, небольшую девичью грудь и эти руки
с длинными, исколотыми иглою
пальцами.
Кожемякин задремал, и тотчас им овладели кошмарные видения: в комнату вошла Палага, оборванная и полуголая,
с растрёпанными волосами, она на цыпочках подкралась к нему, погрозила
пальцем и, многообещающе сказав: «подожди до света, верно говорю — до света!» перешагнула через него и уплыла в окно; потом его перебросило в поле, он лежал там грудью на земле, что-то острое кололо грудь, а по холмам, в сумраке, к нему прыгала, хромая на левую переднюю ногу, чёрная лошадь, прыгала, всё приближаясь, он же, слыша её болезненное и злое ржание, дёргался, хотел встать, бежать и — не мог, прикреплённый к земле острым колом, пронизавшим тело его насквозь.
Небольшого роста, прямой, как воин, и поджарый, точно грач, он благословлял собравшихся, безмолвно простирая к ним длинные кисти белых рук
с тонкими пальчиками, а пышноволосый, голубоглазый келейник ставил в это время сзади него низенькое, обитое кожей кресло: старец, не оглядываясь, опускался в него и, осторожно потрогав
пальцами реденькую, точно из серебра кованую бородку, в которой ещё сохранилось несколько чёрных волос, — поднимал голову и тёмные густые брови.
Чувствуя, что ему неодолимо хочется спать, а улыбка хозяйки и расстёгнутая кофта её, глубоко обнажавшая шею, смущают его, будя игривые мысли, боясь уронить чем-нибудь своё достоинство и сконфузиться, Кожемякин решил, что пора уходить.
С Марфой он простился, не глядя на неё, а Шкалик, цепко сжимая его
пальцы, дёргал руку и говорил, словно угрожая...
Но скоро он заметил, что между этими людьми не всё в ладу: пили чай, весело балагуря про разные разности, а Никон нет-нет да и собьётся
с весёлого лада: глаза вдруг потемнеют, отуманятся, меж бровей ляжет ижицей глубокая складка, и, разведя ощипанные, но густые светлые усы большим и указательным
пальцем, точно очистив путь слову, он скажет в кулак себе что-нибудь неожиданное и как будто — злое.
Рубашка спустилась
с плеч её, большое белое тело вздрагивало, точно распухая, и между
пальцев просачивалась влага обильных слёз.
Читал он медленно, не однажды перечитывая те строки, которые особенно нравились ему, и каждый раз, когда книга подходила к концу, он беспокойно щупал
пальцами таявшие
с каждым часом непрочитанные страницы.
— Вот, — говорил чистенький человек, тыкая
пальцем в крупные слова, — извольте-с видеть, как сказано строго.
Он дал Прачкину денег и забыл о нём, но Люба Матушкина, точно бабочка, мелькала в глазах у него всё чаще, улыбаясь ему, ласково кивая головой, протягивая длинные хрупкие
пальцы руки, и всё это беспокоило его, будя ненужные мысли о ней. Однажды она попросила у него книг, он подумал, неохотно дал ей, и
с той поры между ними установились неопределённые и смешные отношения: она смотрела на него весёлыми глазами, как бы чего-то ожидая от него, а его это сердило, и он ворчал...
Беленькая, тонкая и гибкая, она сбросила
с головы платок, кудрявые волосы осыпались на лоб и щёки ей, закрыли весёлые глаза; бросив книгу на стул, она оправляла их длинными
пальцами, забрасывая за уши, маленькие и розовые, — она удивительно похожа была на свою мать, такая же куколка, а старое, длинное платье, как будто знакомое Кожемякину, усиливало сходство.
Неточные совпадения
А! вот: «Спешу между прочим уведомить тебя, что приехал чиновник
с предписанием осмотреть всю губернию и особенно наш уезд (значительно поднимает
палец вверх).
А Петр-то Иванович уж мигнул
пальцем и подозвал трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так же, как и отец, содержать трактир.
С этим словом, положив
палец на перекладину, он тупым тесаком раздробил его.
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление
пальца сопряжено
с болью; другие не выходили по недоразумению: не разобрав вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Вспомнив об Алексее Александровиче, она тотчас
с необыкновенною живостью представила себе его как живого пред собой,
с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках, интонациями и треском
пальцев и, вспомнив то чувство, которое было между ними и которое тоже называлось любовью, вздрогнула от отвращения.