Неточные совпадения
Матвей выскочил вон из комнаты; по двору, согнув шею и качаясь на длинных
ногах, шёл солдат, одну руку он протянул вперёд, а другою дотрагивался до головы, осыпанной
землёю, и отряхал с пальцев густую, тёмно-красную грязь.
С некоторого времени его внимание стал тревожно задевать Савка: встречая Палагу на дворе или в кухне, этот белобрысый парень вдруг останавливался, точно врастал в
землю и, не двигая ни рукой, ни
ногой, всем телом наклонялся к ней, точно готовясь упасть, как подрубленное дерево, а поперёк его лица медленно растекалась до ушей узкая, как разрез ножом, улыбка, чуть-чуть открывая жадный оскал зубов.
Между гряд, согнувшись и показывая красные
ноги, выпачканные
землей, рылись женщины, наклоня головы, повязанные пёстрыми платками. Круто выгнув загорелые спины, они двигались как бы на четвереньках и, казалось, выщипывали траву ртами, как овцы. Мелькали тёмные руки, качались широкие бёдра; высоко подобранные сарафаны порою глубоко открывали голое тело, но Матвей не думал о нём, словно не видя его.
Над ним наклонилась Палага, но он не понимал её речи, с ужасом глядя, как бьют Савку: лёжа у забора вниз лицом, парень дёргал руками и
ногами, точно плывя по
земле; весёлый, большой мужик Михайло, высоко поднимая
ногу, тяжёлыми ударами пятки, чёрной, точно лошадиное копыто, бухал в его спину, а коренастый, добродушный Иван, стоя на коленях, истово ударял по шее Савки, точно стараясь отрубить голову его тупым, красным кулаком.
Савка пополз вдоль забора, цапаясь за доски тёмно-красными руками; его кровь, смешавшись со взрытой
землёй, стала грязью, он был подобен пню, который только что выкорчевали:
ноги, не слушаясь его усилий, волоклись по
земле, как два корня, лохмотья рубахи и портков казались содранной корой, из-под них, с пёстрого тела, струился тёмный сок.
Четверо мужиков, взяв Савку за руки и за
ноги, поволокли его, точно куль мякины, задевая и шаркая о
землю его выгнутою спиною.
Потом, бросив стакан на
землю, сказал, вставая на
ноги...
Он затопал
ногой о
землю и стал ворчать, неясно и с трудом выговаривая слова...
Пьянея всё более, он качался, и казалось, что вот сейчас ткнётся головой в
землю и сломает свою тонкую шею. Но он вдруг легко и сразу поднял
ноги, поглядел на них, засмеялся, положил на скамью и, вытянувшись, сказал...
Он взбросил шапку на голову и, натягивая её обеими руками, залаял, топая
ногою о
землю...
Ловко, точно уж, вьётся меж
ногами бегущих Мишка Ключарев, катается по
земле, как бочонок, сын лучшего бойца слободы Ордынцева Федька и пыхтит от злости, умывая снегом разбитое лицо.
Ключарев постучал о
землю ногой и ответил...
Михайло, Иван и Яким, торопливо опустив гроб в яму, начали сбрасывать на него мокрую
землю, они сталкивали её
ногами и лопатами, крышка гроба звучала глухо, как отсыревший барабан.
Деревья садов накрыли и опутали дома тёмными сетями; город казался огромным человеком: пойманный и связанный, полуживой, полумёртвый, лежит он, крепко прижат к
земле, тесно сдвинув
ноги, раскинув длинные руки, вместо головы у него — монастырь, а тонкая, высокая колокольня Николы — точно обломок копья в его груди.
Тёплым, ослепительно ярким полуднем, когда даже в Окурове кажется, что солнце растаяло в небе и всё небо стало как одно голубое солнце, — похудевшая, бледная женщина, в красной кофте и чёрной юбке, сошла в сад, долго, без слов напевая, точно молясь, ходила по дорожкам, радостно улыбалась, благодарно поглаживала атласные стволы берёз и ставила
ноги на тёплую, потную
землю так осторожно, точно не хотела и боялась помять острые стебли трав и молодые розетки подорожника.
Встала и не торопясь ушла, а он смотрел, как она уходит, и видел, что
земля под
ногами её колеблется.
У постоялки только что начался урок, но дети выбежали на двор и закружились в пыли вместе со стружками и опавшим листом; маленькая, белая как пушинка, Люба, придерживая платье сжатыми коленями, хлопала в ладоши, глядя, как бесятся Боря и толстый Хряпов: схватившись за руки, они во всю силу топали
ногами о
землю и, красные с натуги, орали в лицо друг другу...
Когда Евгения Петровна шла по двору, приподняв юбку и осторожно ставя
ноги на
землю, она тоже напоминала кошку своей брезгливостью и, может быть, так же отряхала, незаметно, под юбкой, маленькие
ноги, испачканные пылью или грязью. А чаще всего в строгости своей она похожа на монахиню, хотя и светло одевается. В церковь — не ходит, а о Христе умеет говорить просто, горячо и бесстрашно.
Где-то близко рассыпался сухой, досадный треск, стало слышно тяжёлое и ленивое шарканье
ног по
земле и старческий голос, бормотавший...
Крепко ударяя в
землю тяжёлыми
ногами, в ярко начищенных сапогах и кожаных галошах, человек перешёл на тротуар и не спеша двинулся прочь, а Кожемякин шагал сзади него, не желая обогнать, и тревожно думал — кто это?
Максим странно зашаркал
ногами по
земле, глядя, как они уходят из сада и Горюшина, шагая осторожно, поддерживает юбку, точно боясь задеть за что-то, что остановит её.
Город был насыщен зноем, заборы, стены домов,
земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые ветви деревьев, душные серые тени лежали под
ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках, под
ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Потопал
ногою о
землю и пошёл прочь дальше в поле, снова посвистывая.
Кожемякин задремал, и тотчас им овладели кошмарные видения: в комнату вошла Палага, оборванная и полуголая, с растрёпанными волосами, она на цыпочках подкралась к нему, погрозила пальцем и, многообещающе сказав: «подожди до света, верно говорю — до света!» перешагнула через него и уплыла в окно; потом его перебросило в поле, он лежал там грудью на
земле, что-то острое кололо грудь, а по холмам, в сумраке, к нему прыгала, хромая на левую переднюю
ногу, чёрная лошадь, прыгала, всё приближаясь, он же, слыша её болезненное и злое ржание, дёргался, хотел встать, бежать и — не мог, прикреплённый к
земле острым колом, пронизавшим тело его насквозь.
Вдруг окно лопнуло, распахнулось, и, как дым, повалили в баню плотные сизые облака, приподняли, закружив, понесли и бросили в колючие кусты; разбитый, он лежал, задыхаясь и стоная, а вокруг него по кустам шнырял невидимый пёс, рыча и воя; сверху наклонилось чьё-то гладкое, безглазое лицо, протянулись длинные руки, обняли, поставили на
ноги и, мягко толкая в плечи, стали раскачивать из стороны в сторону, а Савка, кувыркаясь и катаясь по
земле, орал...
Кто-то отворил калитку сада, зашаркал
ногами по
земле.
Снял шапку, кланяясь могилам, потом хозяйственно и спокойно попросил её, топая
ногою в
землю...
Всю зиму, не слушая её печальных вьюг, он заглядывал в будущее через могилу у своих
ног, писал свои покаяния и гимны, как бы прося прощения у людей, мимо которых прошел, — прощения себе и всем, кто бесцветной жизнью обездолил
землю; а в конце весны
земля позвала его.