Неточные совпадения
Отец — человек высокий, тучный, с большой рыжей и круглой, как
на образе Максима Грека, бородою, с красным
носом. Его серые глаза смотрели неласково и насмешливо, а толстая нижняя губа брезгливо отвисала. Он двигался тяжело, дышал шумно и часто ревел
на стряпуху и рабочих страшным, сиплым голосом. Матвей долго боялся отца, но однажды как-то сразу и неожиданно полюбил его.
Золотые беляны с тёсом вальяжно, как дворянки в кринолинах, не спеша спускаются; тут тебе мокшаны и коломенки, и разного фасона барки да баржи,
носа свои пёстрые вверх подняв, весело бегут по синей-то реке, как
на бархате шёлком вышиты.
Весенние песни пленных птиц заглушал насмешливый свист скворцов. Чёрные и блестящие, точно маслом смазанные, они, встряхивая крыльями, сидели
на скворешнях и, широко открывая жёлтые
носы, дразнили всех, смешно путая песню жаворонка с кудахтаньем курицы. Матвей вспомнил, что однажды Власьевна,
на его вопрос, почему скворцы дразнятся, объяснила...
Летела ворона,
Села
на ворота;
Стук
носом в вереё:
— Мне хозяйку самоё!
Девять столов было накрыто
на дворе; в кухне Власьевна и Наталья пекли блины, из окна густо текло жирное шипение масла, нищие, заглядывая в окно, нетерпеливо и жадно потягивали
носами.
Из-под шали, приспущенной
на лоб и закрывавшей подбородок, сердито смотрели круглые совиные глаза и неподвижно торчал большой, словно железный,
нос.
За нею всегда бежала стая собак; старые солидные дворняги с вытертою шерстью и седым волосом
на равнодушных мордах, унылые псы с поджатыми хвостами в репьях и комьях грязи, видимо уже потерявшие уважение к себе; бежали поджарые сучки, суетливо тыкая всюду любопытные
носы и осматривая каждый угол хитрым взглядом раскосых глаз, катились несокрушимо весёлые щенята, высунув розовые языки и удивлённо вытаращив наивные глаза.
Отдохнув за время словесной брани, разгорячась обидами, они снова бросаются друг
на друга, ухая и подвизгивая, разбивая
носы и губы. Теперь дерутся
на глазах старших, и каждому мальчику хочется показать свою удаль, силу и ловкость.
Иногда из стенки выскакивает юный человек с разбитым
носом или рассечёною губою, подходит к зрителям, поплёвывая
на снег, употребляя великие усилия, чтобы сдержать слёзы боли, обиды и озлобления.
Волосы у него
на круглой голове стоят ершом, лицо скуластое, маленький
нос загнут вниз, как у филина, тонкие губы презрительно искривлены; он широко расставил ноги, упёрся руками в бока и стоит фёртом, поглядывая
на врагов светлыми, недобрыми глазами.
— Ты не бойся! — глумится он. — Я не до смерти тебя, я те
нос на ухо посажу, только и всего дела! Ты води руками, будто тесто месишь али мух ловишь, а я подожду, пока не озяб. Экой у тебя кулак-от! С полпуда, чай, весу? Каково-то будет жене твоей!
Иногда он встречал её в сенях или видел
на крыльце зовущей сына.
На ходу она почти всегда что-то пела, без слов и не открывая губ, брови её чуть-чуть вздрагивали, а ноздри прямого, крупного
носа чуть-чуть раздувались. Лицо её часто казалось задорным и как-то не шло к её крупной, стройной и сильной фигуре. Было заметно, что холода она не боится, ожидая сына, подолгу стоит
на морозе в одной кофте, щёки её краснеют, волосы покрываются инеем, а она не вздрагивает и не ёжится.
— Так, так! — говорит он, щуря маленькие добрые глазки. У него большая сивая борода, высокий лоб, маленький, красный
нос утонул между пухлых щёк, а рот у него где-то
на шее.
Хлопая его ладонями по щекам и ушам, мальчик шмыгал
носом, сдерживая слёзы, а капли их висели
на подбородке у него.
— Сгниёте вы в грязи, пока, в
носах ковыряя, душу искать станете, не нажили ещё вы её: непосеянного — не сожнёшь! Занимаетесь розысками души, а чуть что — друг друга за горло, и жизнь с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении и один
на земле, как
на болотной кочке, а вокруг трясина да лесная тьма. Каждый один, все потеряны, всюду тревога и безместное брожение по всей земле. Себя бы допрежде нашли, друг другу подали бы руки крепко и неразрывно…
— А вот, я расскажу, ворона меня любила, это — занятно! Было мне тогда лет шестнадцать, нашёл я её в кустах,
на огороде, крыло у неё сломано и нога, в крови вся. Ну, я её омыл, подвязал кости ниткой с лучинками; била она меня
носом, когда я это делал страсть как, все руки вспухли, — больно ей, конечно! Кричит, бьётся, едва глаза не лишила, да так каждый раз, когда я её перевязывал — бьёт меня не щадя, да и ну!
Привыкши к этому в ней, мы и
на сей раз весу словам её не придали, а она встала, пошла к двери, да вдруг, подняв руки к горлу, и упала, прямо
на порог лицом. Подняли её, разбилась, кровь
носом идёт, положили
на скамью, отдышалась немножко — хрипит...
И опять я как будто начинаю чувствовать себя отодвинутым в сторону и некоторой бородавкой
на чужом
носу».
— Я — смирный, — сказал мужик, переступив с ноги
на ногу, и громко сапнул
носом, полным чёрных волос.
Пытливо оглядывая толпу склонившихся пред ним людей, глаза его темнели, суживались, лицо
на минуту становилось строгим и сухим. Потом вокруг тонкого
носа и у налимьего рта собирались морщинки, складываясь в успокоительную, мягкую улыбку, холодный блеск глаз таял, из-под седых усов истекал бодрый, ясный, командующий голос...
А
на вершинах деревьев, отражённых водою, неподвижно повисла лодка, с
носа её торчали два длинных удилища, и она напоминала огромного жука.
— Приехали, — сказал старик, разогнав лодку и выбросив её
на песчаную отмель. Выскочил за борт, приподнял
нос лодки, легко потянул её по сырому песку, а потом выпрямился и крепким голосом властно позвал...
Она казалась ему то легкомысленной и доброй, то — хитрой, прикрывающей за своим весельем какие-то тёмные мысли: иногда её круглые глаза, останавливаясь
на картах, разгорались жадно, и лицо бледнело, вытягиваясь, иногда же она метала в сторону Марфы сухой, острый луч, и ноздри её красивого
носа, раздуваясь, трепетали.
А то уйду в сад, залезу в яму,
на месте сгоревшей бани, лягу в полынь и лопух
носом вверх и лежу, всё посвистывая.
Он не взглянул
на Кожемякина и говорил равнодушно, покачивая головой, озабоченно подняв веер карт к
носу, точно нюхая их.
Между плеч людей он видел гроб и в нём жёлтый
нос Никона; сбоку, вздыхая и крестясь, шагала Ревякина; Сухобаев поглядывал
на неё, вполголоса говоря...
Он никуда не ходил, но иногда к нему являлся Сухобаев; уже выбранный городским головой, он кубарем вертелся в своих разраставшихся делах, стал ещё тоньше, острее, посапывал, широко раздувая ноздри хрящеватого
носа, и не жаловался уже
на людей, а говорил о них приглушённым голосом, часто облизывая губы, — слушать его непримиримые, угрожающие слова было неприятно и тяжело.
Гость ревниво осмотрел его и остался доволен — парень не понравился ему. Коренастый, краснощёкий, в синей рубахе, жилете и шароварах за сапоги, он казался грубым, тяжёлым, похожим
на кучера. Всё время поправлял рыжеватые курчавые волосы, карие глаза его беспокойно бегали из стороны в сторону, и по лицу ходили какие-то тени, а
нос сердито шмыгал, вдыхая воздух. Он сидел
на сундуке, неуклюже двигая ногами, и смотрел то
на них, то
на гостя каким-то неприятным, недоумевающим взглядом.
Он очертил глазом своим сверкающий круг, замкнув в этом круге слушателей, положил руки
на стол, вытянул их и напряг, точно вожжи схватив. Рана
на лице его стала багровой, острый
нос потемнел, и всё его копчёное лицо пошло пятнами, а голос сорвался, захрипел.