И возмущенный страданием измученного теснотою жизни человека, полный обиды за него, он, в порыве
злой тоски, густым и громким голосом зарычал, обратив лицо туда, где во тьме сверкали огни города:
Неточные совпадения
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой —
тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины —
злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
Населилось воображение мальчика странными призраками; боязнь и
тоска засели надолго, может быть навсегда, в душу. Он печально озирается вокруг и все видит в жизни вред, беду, все мечтает о той волшебной стороне, где нет
зла, хлопот, печалей, где живет Милитриса Кирбитьевна, где так хорошо кормят и одевают даром…
У ней глаза горели, как звезды, страстью. Ничего
злого и холодного в них, никакой тревоги,
тоски; одно счастье глядело лучами яркого света. В груди, в руках, в плечах, во всей фигуре струилась и играла полная, здоровая жизнь и сила.
— Как же ты мог любить, когда совсем не знал меня? Да я тебе и не нравилась. Тебе больше нравилась Харитина. Не отпирайся, пожалуйста, я все видела, а только мне было тогда почти все равно. Очень уж надоело в девицах сидеть.
Тоска какая-то, все не мило. Я даже
злая сделалась, и мамаша плакала от меня. А теперь я всех люблю.
Не раз мне украдкой давал из полы // Картофель колодник клейменый: // «Покушай! горячий, сейчас из
золы!» // Хорош был картофель печеный, // Но грудь и теперь занывает с
тоски, // Когда я о нем вспоминаю…