Неточные совпадения
По ночам, подчиняясь неугомонной старческой бессоннице, Матвей Савельев Кожемякин, сидя в постели, вспоминает
день за
днём свою
жизнь и чётко, крупным полууставом, записывает воспоминания свои в толстую тетрадь, озаглавленную так...
Под шнурами стоят деревянные гребни, между зубьями их беззвучно дрожат серые струны, а четверо рабочих с утра до вечера, изо
дня в
день медленно ходят вдоль этих струн, пятясь задом, точно привязанные к ним на всю
жизнь.
— Грамота, — играя волосами ученика, говорил дьячок, — суть средство ознакомления ума с
делами прошлого,
жизнью настоящего и планами людей на будущее, на завтрее. Стало быть, грамота сопрягает человека со человеками, сиречь приобщает его миру. Разберём это подробно.
Стало быть, примем так: в книгах заключены души людей, живших до нашего рождения, а также живущих в наши
дни, и книга есть как бы всемирная беседа людей о деяниях своих и запись душ человеческих о
жизни.
Четыре
дня не было отца, и каждая минута этих
дней памятна Кожемякину, — он обладал здоровой и редкой способностью хорошо помнить светлые минуты
жизни.
— Чтобы всяк человек
дела своего достоин был — вот те закон! Тут те всякой
жизни оправдание! Работай! — свирепствовал Пушкарь, гремя счётами, хлопая по столу книгой, ладонью, шаркая ногами.
Но вечером в
день благовещения он услыхал, что Наталья, которой известно было всё в
жизни города, рассказывает торжественно и подробно...
С этого
дня Ключарёв стал равнодушно водить Матвея по всем вязким мытарствам окуровской
жизни, спокойно брал у него деньги, получив, пренебрежительно рассматривал их на свет или подкидывал на ладони и затем опускал в карман.
И была другая причина, заставлявшая держать Маркушу: его речи о тайных, необоримых силах, которые управляют
жизнью людей, легко и плотно сливались со всем, о чём думалось по ночам, что было пережито и узнано; они склеивали всё прошлое в одно крепкое целое, в серый круг высоких стен, каждый новый
день влагался в эти стены, словно новый кирпичик, — эти речи усыпляли душу, пытавшуюся порою приподняться, заглянуть дальше завтрашнего
дня с его клейкой, привычной скукой.
Он посмотрел на неё тогда и подумал, что, должно быть, всю
жизнь до сего
дня она прошла вот так: стороною, одна и прямо куда нужно.
Но порою он чувствовал, что ей удается заговаривать его любовь, как знахарки заговаривают боль, и
дня два-три она казалась ему любимой сестрой: долго ждал он её, вот она явилась, и он говорит с нею обо всём — об отце, Палаге, о всей
жизни своей, свободно и просто, как с мужчиной.
«Оканчивая записи мои и
дни мои, скажу тебе, далёкий друг: страшна и горька мне не смерть, а вот эта одинокая, бесприютная
жизнь горька и страшна.
— Не внушайте человеку, что он и
дела его, и вся
жизнь на земле, всё — скверно и непоправимо скверно, навсегда! Нет, убеждайте его: ты можешь быть лучше, ибо ты — начало всех деяний, источник всех осуществлений!
— Так, — по голове. Раньше она всё мечтала о геройской
жизни, о великих
делах, а теперь, согласно со многими, утверждает, — даже кричит, — что наше-де время — не время великих
дел и все должны войти в простую
жизнь, посеять себя вот в таких городах!
« —
Дело в том, — сказал он сегодня, час назад, —
дело в том, что живёт на свете велие множество замученных, несчастных, а также глупых и скверных людей, а пока их столь много, сколь ни любомудрствуй, ни ври и ни лицемерь, а хорошей
жизни для себя никому не устроить.
Так что, осуждая и казня человека-то, всё-таки надо бы не забывать, что, как доказано, в
делах своих он не волен, а как ему назначено судьбою, так и живёт, и что надобно объяснить ему ошибку
жизни в её корне, а также всю невыгоду такой
жизни, и доказывать бы это внушительно, с любовью, знаете, без обид, по чувству братства, — это будет к общей пользе всех.
— Кто мы есть? Народ, весьма примученный тяжёлою
жизнью, ничем не вооружённый, голенький, сиротский, испуганный народ, азбучно говоря! Родства своего не помним, наследства никакого не ожидаем, живём вполне безнадёжно,
день да ночь — сутки прочь, и все — авось, небось да как-нибудь — верно? Конечно —
жизнь каторжная, скажем даже — анафемская
жизнь! Но — однакоже и лентяи ведь и лежебоки, а? Ведь этого у нас не отнимешь, не скроешь, так ли?
Шумная, жадная, непрерывная суета
жизни раздражала, вызывая угрюмое настроение. Люди ходили так быстро, точно их позвали куда-то и они спешат, боясь опоздать к сроку;
днём назойливо приставали разносчики мелкого товара и нищие, вечером — заглядывали в лицо гулящие девицы, полицейские и какие-то тёмные ребята.
А пред ним всплывали смутно картины иной возможной
жизни: вот он сидит в семье своих окуровских людей, спокойно и солидно беседуя о разных
делах, и все слушают его с почтительным вниманием.
— Чего я от вас желаю-с? — как будто догадавшись, спросил Сухобаев, и лицо его покрылось пятнами. — Желаю я от вас помощи себе, дабы обработать мне ваши верные мысли, взбодрить
жизнь и поставить себя на высшую ступень-с! При вашем состоянии души, я так понимаю, что капитал ваш вы пожертвуете на добрые дела-с, — верно?
Он всё больше привлекал Кожемякина к себе, возбуждая в нём приятное, отеческое чувство своей живостью, ясным взглядом прозрачных глаз, интересом ко всему в
жизни и стремлением бесшумно делать разные
дела, вовлекая в них как можно больше людей.
— Однако — и в евангелии весьма жестокие строгости показаны — геенна огненная и прочее-с, довольно обильно! Ну, а первое-с, Матвей Савельич, как принять
жизнь «яко отроча» [«Как дитя», по-детски, с детским смирением — Ред.]? Ведь всякое
дело вызывает сопротивление, а уж если сопротивление, — где же — «отроча»? Или ты обижай, или тебя замордуют!
А через два
дня он, поддерживаемый ею и Тиуновым, уже шёл по улицам города за гробом Хряпова. Город был окутан влажным облаком осеннего тумана, на кончиках голых ветвей деревьев росли, дрожали и тяжело падали на потную землю крупные капли воды. Платье покрывалось сыростью, точно капельками ртути. Похороны были немноголюдны, всего человек десять шагало за гробом шутливого ростовщика, которому при
жизни его со страхом кланялся весь город. Гроб — тяжёлую дубовую колоду — несли наёмные люди.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом
деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он
жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь:
дело идет о
жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое
дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей
жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где
днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — // Всю ночь огни и шум.