Неточные совпадения
Но отец тотчас схватил собачий дом, опрокинул его и стал вытряхать горящую солому, под ногами у него сверкали жёлтые
цветки, они горели у морды собаки, вспыхивали на её боках; отец весь курился серым дымом, фыркал и орал, мотая головою из стороны
в сторону.
— У-ух! — взвыл Савелий Кожемякин и, схватив обеими руками банку с
цветком, бросил ею
в голову Пушкаря.
— Какие уж порядки да обряды — цветок-от
в курнике воткнут был совсем зря: всем ведомо, что невеста-то не девушка! Сорван уж давно цветочек-от!
—
Цветком? Ничего, ловко! Он во всём ловок. Пьяный я тогда был, а когда я пьян, мне проповедь читать припадает охота. Всех бы я учил — просто беда! Даже ротному однажды подсунул словцо: бог, мол, не велел
в морду бить! Вспороли кожу-то…
Потом они сидели близко друг ко другу
в саду, под вишнями, над ними чирикали воробьи, расклёвывая ягоды; был конец июня, липа
цвела, цветень её золотил листья, медовый запах сладко кружил голову юноши.
Матвей опустил полог, тихонько ушёл
в свою комнату и сел там на кровать, стараясь что-то вспомнить, вспоминая только грудь женщины — розовые
цветки сосков, жалобно поднятые к солнцу.
Матвей подошёл к окну и стал за косяком, выглядывая
в сад, светло окроплённый солнцем. Перед ним тихо качались высокие стебли мальвы, тесно усаженные лиловыми и жёлтыми
цветами в росе. Сверкающий воздух был пропитан запахом укропа, петрушки и взрытой, сочной земли.
Глаза её, поднятые вверх, налились слезами, как
цветы росой, а лицо исказилось
в судороге душевной боли.
— Ах какой! — воскликнула однажды немолодая дама
в розовом платье и зелёной шляпке с перьями и
цветами. Господин
в серой шляпе и клетчатых брюках громко сказал...
Он полюбил ходить на Петухову горку — это было приятное место: маленькие домики, дружно связанные плетнями, стоят смиренно и смотрят задумчиво
в тихое поле, на холмы, весною позолоченные
цветами лютиков и одуванчиков, летом — буро-зелёные, словно они покрыты старинным, выцветшим штофом, а
в тусклые дни долгой зимы — серебристо-белые, приветно мягкие.
Ключарев играл хуже татарина; он долго думал, опершись локтями на стол, запустив пальцы
в чёрные, курчавые волосы на голове и глядя
в середину шашечницы глазами неуловимого
цвета. Шакир, подперев рукою щёку, тихонько, горловым звуком ныл...
Кроткий весенний день таял
в бледном небе, тихо качался прошлогодний жухлый бурьян, с поля гнали стадо, сонно и сыто мычали коровы. Недавно оттаявшая земля дышала сыростью, обещая густые травы и много
цветов. Бил бондарь, скучно звонили к вечерней великопостной службе
в маленький, неубедительный, но крикливый колокол.
В монастырском саду копали гряды, был слышен молодой смех и говор огородниц; трещали воробьи, пел жаворонок, а от холмов за городом поднимался лёгкий голубой парок.
Под звуками и движениями жизни явной чуть слышно, непрерывно трепетало тихое дыхание мая — шёлковый шелест молодых трав, шорох свежей, клейкой листвы, щёлканье почек на деревьях, и всюду невидимо играло крепкое вино весны, насыщая воздух своим пряным запахом. Словно туго натянутые струны гудели
в воздухе, повинуясь ласковым прикосновениям чьих-то лёгких рук, — плыла над землёю певучая музыка, вызывая к жизни первые
цветы на земле, новые надежды
в сердце.
Кожемякин раздвинул банки с
цветами, высунулся из окна до половины, оглянув двор: Шакир ушёл, Маркуша, точно медведь, возился
в сумраке амбара.
В тёмном небе ярко
цвели звёзды — вспоминалось, что отец однажды назвал их русскими, а Евгенья Петровна знала имя каждой крупной звезды. И
цветы она звала именами незнакомыми.
Корявые берёзы, уже обрызганные жёлтым листом, ясно маячили
в прозрачном воздухе осеннего утра, напоминая оплывшие свечи
в церкви. По узким полоскам пашен, качая головами, тихо шагали маленькие лошади; синие и красные мужики безмолвно ходили за ними, наклонясь к земле, рыжей и сухой, а около дороги,
в затоптанных канавах, бедно блестели жёлтые и лиловые
цветы. Над пыльным дёрном неподвижно поднимались жёсткие бессмертники, — Кожемякин смотрел на них и вспоминал отзвучавшие слова...
Взвыла спросонья собака, укушенная блохой или увидавшая страшный сон, зашелестела трава — прошёл ёж, трижды щёлкнув челюстями; но звуки эти, неожиданные и ненужные, ничего не поколебали
в тёмном, устоявшемся молчании душной ночи, насыщенном одуряющим, сладким запахом липового
цвета.
Кожемякин тоскливо оглянулся: комната была оклеена зелёными обоями
в пятнах больших красных
цветов, столы покрыты скатертями, тоже красными; на окнах торчали чахлые ветви герани, с жёлтым листом; глубоко
в углу, согнувшись, сидел линючий Вася, наигрывая на гармонии, наянливо и раздражающе взвизгивали дисканта, хрипели басы…
Горюшина слушала речи и споры открыв рот, круглый как у рыбы, часто мигая пустыми глазами какого-то жидкого
цвета, и вздыхала, точно глубоко всасывая
в себя слова.
Он следил за женщиной: видимо, не слушая кратких, царапающих восклицаний горбуна и Максима, она углублённо рассматривала
цветы на чашке, которую держала
в руках, лицо её побледнело, а пустые глаза точно паутиной покрылись.
Перешёл улицу наискось, воротился назад и, снова поравнявшись с домом, вытянулся, стараясь заглянуть внутрь комнат. Мешали
цветы, стоявшие на подоконниках, сквозь них видно было только сутулую спину Рогачева да встрёпанную голову Галатской. Постояв несколько минут, вслушиваясь
в озабоченный гул голосов, он вдруг быстро пошёл домой, решительно говоря себе...
Положив красивые руки на колени, старец сидел прямо и неподвижно, а сзади него и по бокам стояли
цветы в горшках: пёстрая герань, пышные шары гортензии, розы и ещё много ярких
цветов и сочной зелени; тёмный, он казался иконой
в богатом киоте,
цветы горели вокруг него, как самоцветные камни, а русокудрый и румяный келейник, напоминая ангела, усиливал впечатление святости.
Его пухлое, надутое лицо не запоминалось, как и лицо его жены, одетой, по старине,
в шёлковую головку, шерстяное набойчатое платье лилового
цвета и шёлковую
цвета бордо кофту.
В дверь снова вдвинули круглый стол, накрытый для ужина: посреди него, мордами друг ко другу, усмехалась пара поросят — один жареный, золотистый, с пучком петрушки
в ноздрях, другой — заливной, облитый сметаною, с бумажным розовым
цветком между ушей. Вокруг них, точно разномерные булыжники, лежали жареные птицы, и всё это окружала рама солений и соусов. Едко пахло хреном, уксусом, листом чёрной смородины и лавра.
«Спят, видно», — подумал он, взглянув на дверь
в спальную и осматривая уютную и нарядную
в сумраке вечера комнату, со множеством
цветов на окнах, с пёстрыми картинами
в простенках и горкой, полной хрусталя и серебра,
в углу.
Спрятавшись за зеленью
цветов, Кожемякин сидел у окна, рассматривая людей, улыбался, тихонько подпевал, если пели знакомое, и со двора
в грудь ему вливалось что-то грустное.
«Не то, всё не то, не этими мыслями я живу!» — внутренно воскликнул он и, отложив перо, долго сидел, опустошённый, наблюдая трепет звёзд над чёрными деревьями сада. Тихий шум ночи плыл
в открытое окно, на подоконнике чуть заметно вздрагивала листва
цветов.
На другой день она снова явилась, а за нею, точно на верёвке, опустив голову, согнувшись, шёл чахоточный певчий. Смуглая кожа его лица, перерезанная уродливым глубоким шрамом, дрожала, губы искривились, тёмные, слепо прикрытые глаза бегали по комнате, минуя хозяина, он встал, не доходя до окна, как межевой столб
в поле, и завертел фуражку
в руках так быстро, что нельзя было разобрать ни
цвета, ни формы её.
«Тем жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно пред тобой, — увидишь ты
в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от жизни, пусть знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».