Неточные совпадения
Сидели за столом в малиннике; Савелий Кожемякин тряхнул головой, вобрал в грудь много
воздуха и протянул
руку.
Палага, поводя в
воздухе белой, холёной
рукой, задушевно говорила...
Вдруг он увидал Палагу: простоволосая, растрёпанная, она вошла в калитку сада и, покачиваясь как пьяная, медленно зашагала к бане; женщина проводила пальцами по распущенным косам и, вычёсывая вырванные волосы, не спеша навивала их на пальцы левой
руки. Её лицо, бледное до синевы, было искажено страшной гримасой, глаза смотрели, как у слепой, она тихонько откашливалась и всё вертела правой
рукой в
воздухе, свивая волосы на пальцы.
Отец, лёжа на постели, мигал левым глазом, в его расширенном зрачке неугасимо мерцала острая искра ужаса, а пальцы
руки всё время хватали
воздух, ловя что-то невидимое, недающееся.
Он широко повёл
рукой в
воздухе и сказал, словно угрожая кому-то...
Суетилась строгая окуровская полиция, заставляя горбатого Самсона собирать осколки костей; картузник едва держался на ногах с похмелья, вставал на четвереньки, поднимая горб к небу, складывал кости в лукошко и после каждого куска помахивал
рукой в
воздухе, точно он пальцы себе ожёг.
Под звуками и движениями жизни явной чуть слышно, непрерывно трепетало тихое дыхание мая — шёлковый шелест молодых трав, шорох свежей, клейкой листвы, щёлканье почек на деревьях, и всюду невидимо играло крепкое вино весны, насыщая
воздух своим пряным запахом. Словно туго натянутые струны гудели в
воздухе, повинуясь ласковым прикосновениям чьих-то лёгких
рук, — плыла над землёю певучая музыка, вызывая к жизни первые цветы на земле, новые надежды в сердце.
Ходил он, заложив
руки за спину, как, бывало, отец, тяжело шаркая ногами, согнув спину, спустя голову, — мысленно раздев любимую женщину, нёс её перед собою, в жарком
воздухе ночи, и говорил ей...
«Говорить она стала меньше, больше спрашивает», — соображал Кожемякин, следя, как в
воздухе мелькает, точно белая птица, её
рука.
Часа два он мне рассказывал о еретиках, и так хорошо, с таким жаром, — просто замер я, только гляжу на него в полном удивлении. Ряску сбросил, остался в стареньком подряснике, прыгает по горнице, как дрозд по клетке, и, расписывая узоры в
воздухе правою
рукой, словно сражается, шпагой размахивая.
Ноги — колесом, и живот выдаётся, а
руки короткие и всё время двигаются, ощупывая вещи, поддёргивая штаны, рисуя в
воздухе узоры.
А поповы речи очень книжны, и понять их мне не под силу; мечется он, встрёпанный и воспалённый, пронзает
воздух ударами
руки, отталкиваясь от чего-то и как бы нечто призывая к себе, и видно, что дяде тяжело смотреть на него, морщится он, говорит мало, тихо и строго.
Город был насыщен зноем, заборы, стены домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием, в неподвижном
воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые ветви деревьев, душные серые тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на
руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая
руки за милостыней.
Когда он поравнялся с Мордовским городищем, на одном из холмов что-то зашевелилось, вспыхнул огонёк спички и долго горел в безветренном
воздухе, освещая чью-то
руку и жёлтый круг лица.
Смагин, широко развалясь на стуле, тыкал
рукою в
воздух и говорил, всё более горячась...
Но татарин, не отвечая, растаял в узкой щели дорожки среди чёрных ветвей, и это было жутко. Кожемякин встал, оглянулся и быстро ушёл из сада, протянув
руки вперёд, щупая
воздух, и каждый раз, когда
руки касались ветвей, сердце пугливо замирало.
«Вот что вконец съело ему сердце», — с грустью и состраданием подумал Кожемякин, чувствуя, что он устал от этих речей, не может больше слушать их и дышать спёртым
воздухом тёмной, загромождённой комнаты; он встал, взял
руку хозяина и, крепко пожав её, сказал...
Выскакивая на середину комнаты, раскачиваясь, точно пьяный, он описывал в
воздухе руками круги и эллипсы и говорил об обезьяне, доисторическом человеке, о механизме Вселенной так уверенно, как будто он сам создал Вселенную, посеял в ней Млечный Путь, разместил созвездия, зажег солнца и привел в движение планеты.
— Доложите пославшим вас, что мочалка чести своей не продает-с! — вскричал он, простирая на
воздух руку. Затем быстро повернулся и бросился бежать; но он не пробежал и пяти шагов, как, весь повернувшись опять, вдруг сделал Алеше ручкой. Но и опять, не пробежав пяти шагов, он в последний уже раз обернулся, на этот раз без искривленного смеха в лице, а напротив, все оно сотрясалось слезами. Плачущею, срывающеюся, захлебывающеюся скороговоркой прокричал он:
Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич // Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь,
руку каждому // Пощупал, в лица глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий // По утреннему
воздуху // Раскатываться стал…
Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе, вернулась, махая хвостом и внося с собой запах
воздуха, подошла к нему, подсунула голову под его
руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее.
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот
воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна
рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой
руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Теперь, когда он держал в
руках его письмо, он невольно представлял себе тот вызов, который, вероятно, нынче же или завтра он найдет у себя, и самую дуэль, во время которой он с тем самым холодным и гордым выражением, которое и теперь было на его лице, выстрелив в
воздух, будет стоять под выстрелом оскорбленного мужа.
Наконец дверь с грохотом отворилась, вылетел, кружась и повертываясь на
воздухе, Крак, половопегий пойнтер Степана Аркадьича, и вышел сам Степан Аркадьич с ружьем в
руках и с сигарой во рту.