Неточные совпадения
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал
от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя слов утешения для нее. А утешить
хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
Похолодев
от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало в горле, слезы выкатывались из глаз, ему
захотелось убежать в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль в четыре руки с Таней.
Эти размышления позволяли Климу думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже
хотелось петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть
от всех новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Климу
хотелось отстегнуть ремень и хлестнуть по лицу девушки, все еще красному и потному. Но он чувствовал себя обессиленным этой глупой сценой и тоже покрасневшим
от обиды,
от стыда, с плеч до ушей. Он ушел, не взглянув на Маргариту, не сказав ей ни слова, а она проводила его укоризненным восклицанием...
Лидия молчала, прикусив губы, опираясь локтями о колена свои. Смуглое лицо ее потемнело
от прилива крови, она ослепленно прикрыла глаза. Климу очень
хотелось сказать ей что-то утешительное, но он не успел.
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но вижу редко, потому что он все прыгает во все стороны
от меня. Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно в нашей деревне по-французски говорить, а —
хочется! Вероятно, для углубления нелепости
хочется, а может, для того, чтоб напомнить себе о другом, о другой жизни.
Когда мысли этого цвета и порядка являлись у Самгина, он хорошо чувствовал, что вот это — подлинные его мысли, те, которые действительно отличают его
от всех других людей. Но он чувствовал также, что в мыслях этих есть что-то нерешительное, нерешенное и робкое. Высказывать их вслух не
хотелось. Он умел скрывать их даже
от Лидии.
Клим устал
от доктора и
от любопытства, которое мучило его весь день.
Хотелось знать: как встретились Лидия и Макаров, что они делают, о чем говорят? Он тотчас же решил идти туда, к Лидии, но, проходя мимо своей дачи, услышал голос Лютова...
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была где-то далеко
от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки
хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
— А критикуют у нас
от конфуза пред Европой,
от самолюбия,
от неумения жить по-русски. Господину Герцену
хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого своя мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка моя — неистощимой изобретательности по части печева, — талант!
Кончив экзамены, Самгин решил съездить дня на три домой, а затем — по Волге на Кавказ. Домой ехать очень не
хотелось; там Лидия, мать, Варавка, Спивак — люди почти в равной степени тяжелые, не нужные ему. Там «Наш край», Дронов, Иноков — это тоже мало приятно. Случай указал ему другой путь; он уже укладывал вещи, когда подали телеграмму
от матери.
— Нет, подожди! — продолжал Дмитрий умоляющим голосом и нелепо разводя руками. — Там — четыре, то есть пять тысяч. Возьми половину, а? Я должен бы отказаться
от этих денег в пользу Айно… да, видишь ли, мне
хочется за границу, надобно поучиться…
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался,
хотелось увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя бы птицу, вообще что-нибудь
от земли. Но был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо, не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
— Конечно, мужик у нас поставлен неправильно, — раздумчиво, но уверенно говорил Митрофанов. — Каждому человеку
хочется быть хозяином, а не квартирантом. Вот я, например, оклею комнату новыми обоями за свой счет, а вы, как домохозяева, скажете мне: прошу очистить комнату. Вот какое скучное положение у мужика,
от этого он и ленив к жизни своей. А поставьте его на собственную землю, он вам маком расцветет.
Клим заметил, что все рабочие отступают прочь
от него, все хотят, чтоб он ушел. Это несколько охладило, даже как будто обидело его. Ему
хотелось сказать еще что-то, но рабочий прокашлялся и закричал...
Самгин уже готов был признать, что Дуняша поет искусно,
от ее голоса на душе становилось как-то особенно печально и
хотелось говорить то самое, о чем он привык молчать. Но Дуняша, вдруг оборвав песню, ударила по клавишам и, взвизгнув по-цыгански, выкрикнула новым голосом...
Хотелось, чтоб ее речь, монотонная — точно осенний дождь, перестала звучать, но Варвара украшалась словами еще минут двадцать, и Самгин не поймал среди них ни одной мысли, которая не была бы знакома ему. Наконец она ушла, оставив на столе носовой платок,
от которого исходил запах едких духов, а он отправился в кабинет разбирать книги, единственное богатство свое.
Освобождать лицо из крепких ее ладоней не
хотелось, хотя было неудобно сидеть, выгнув шею, и необыкновенно смущал блеск ее глаз. Ни одна из женщин не обращалась с ним так, и он не помнил, смотрела ли на него когда-либо Варвара таким волнующим взглядом. Она отняла руки
от лица его, села рядом и, поправив прическу свою, повторила...
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него были обиженные и бежали прочь
от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов — не
хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение речей Марины.
«Зачем дикое и грандиозное? Море, например. Оно наводит только грусть на человека, глядя на него,
хочется плакать. Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха, они все твердят свою,
от начала мира, одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания».
Захотелось поскорее уйти
от него.
«Дронов выпросит у этого кота денег на газету и уступит ему женщину, подлец, — окончательно решил он. Не
хотелось сознаться, что это решение огорчает и возмущает его сильнее, чем можно было ожидать. Он тотчас же позаботился отойти в сторону
от обидной неудачи. — А эта еврейка — права. Вопросами внешней политики надобно заняться. Да».
Ему
хотелось знать все это раньше, чем он встретит местных представителей Союза городов,
хотелось явиться к ним человеком осведомленным и способным работать независимо
от каких-то, наверное, подобных ему.
— Вероятно, то, что думает. — Дронов сунул часы в карман жилета, руки — в карманы брюк. — Тебе
хочется знать, как она со мной? С глазу на глаз она не удостоила побеседовать. Рекомендовала меня своим как-то так: человек не совсем плохой, но совершенно бестолковый. Это очень понравилось ведьмину сыну, он чуть не задохнулся
от хохота.