Неточные совпадения
Туробоев, холодненький, чистенький и вежливый, тоже смотрел на Клима, прищуривая темные, неласковые глаза, — смотрел вызывающе. Его слишком красивое лицо особенно сердито морщилось, когда Клим подходил к Лидии, но девочка разговаривала с Климом небрежно, торопливо, притопывая ногами и глядя
в ту
сторону, где Игорь. Она все более плотно срасталась с Туробоевым, ходили они взявшись за руки; Климу казалось, что, даже увлекаясь игрою, они играют друг для друга, не
видя, не чувствуя никого больше.
Клим решил говорить возможно меньше и держаться
в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим
видел себя пойманной птицей, у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть ей шею. Он чувствовал опасность потерять себя среди однообразных мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей массы.
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя
в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из
стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился, да и приятно было
видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
Но Клим
видел, что Лида, слушая рассказы отца поджав губы, не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника, смотрит
в пол или
в сторону, как бы стыдясь взглянуть
в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим побежал
в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро
в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята
в уровень головы, и, хотя Клим не
видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
Клим приподнял голову ее, положил себе на грудь и крепко прижал рукою. Ему не хотелось
видеть ее глаза, было неловко, стесняло сознание вины пред этим странно горячим телом. Она лежала на боку, маленькие, жидкие груди ее некрасиво свешивались обе
в одну
сторону.
— Меня эти вопросы не задевают, я смотрю с иной
стороны и
вижу: природа — бессмысленная, злая свинья! Недавно я препарировал труп женщины, умершей от родов, — голубчик мой, если б ты
видел, как она изорвана, искалечена! Подумай: рыба мечет икру, курица сносит яйцо безболезненно, а женщина родит
в дьявольских муках. За что?
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но
вижу редко, потому что он все прыгает во все
стороны от меня. Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я
в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно
в нашей деревне по-французски говорить, а — хочется! Вероятно, для углубления нелепости хочется, а может, для того, чтоб напомнить себе о другом, о другой жизни.
Он взмахнул рукою так быстро, что Туробоев, мигнув, отшатнулся
в сторону, уклоняясь от удара, отшатнулся и побледнел. Лютов, видимо, не заметил его движения и не
видел гневного лица, он продолжал, потрясая кистью руки, как утопающий Борис Варавка.
— Это уже безжалостно со
стороны властей.
Видят, что человек умирает, а все-таки держат
в тюрьме.
Он
видел, что общий строй ее мысли сроден «кутузовщине», и
в то же время все, что говорила она, казалось ему словами чужого человека, наблюдающего явления жизни издалека, со
стороны.
Поглощенный наблюдениями, Клим Самгин
видел себя
в стороне от всех, но это уже не очень обижало.
Дронов всегда говорил о людях с кривой усмешечкой, посматривая
в сторону и как бы
видя там образы других людей,
в сравнении с которыми тот, о ком он рассказывал, — негодяй.
Самгин боком, тихонько отодвигался
в сторону от людей, он встряхивал головою, не отрывая глаз от всего, что мелькало
в ожившем поле;
видел, как Иноков несет человека, перекинув его через плечо свое, человек изогнулся, точно тряпичная кукла, мягкие руки его шарят по груди Инокова, как бы расстегивая пуговицы парусиновой блузы.
Самгин
видел, что Маракуеву тоже скучно слушать семинарскую мудрость Дьякона, студент нетерпеливо барабанил пальцами по столу, сложив губы так, как будто хотел свистнуть. Варвара слушала очень внимательно, глаза ее были сдвинуты
в сторону философа недоверчиво и неприязненно. Она шепнула Климу...
После Ходынки и случая у манежа Самгин особенно избегал скопления людей, даже публика
в фойе театров была неприятна ему; он инстинктивно держался ближе к дверям, а на улицах,
видя толпу зрителей вокруг какого-то несчастия или скандала, брезгливо обходил людей
стороной.
До деревни было сажен полтораста, она вытянулась по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на берегах; Самгин хорошо
видел все, что творится
в ней,
видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита
в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей. Ветер лениво гнал шумок
в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный гул чей-то пронзительный крик...
За ним пошли шестеро, Самгин — седьмой. Он
видел, что всюду по реке бежали
в сторону города одинокие фигурки и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки, против тяжелых дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
Потом он слепо шел правым берегом Мойки к Певческому мосту,
видел, как на мост, забитый людями, ворвались пятеро драгун, как засверкали их шашки, двое из пятерых, сорванные с лошадей, исчезли
в черном месиве, толстая лошадь вырвалась на правую
сторону реки, люди стали швырять
в нее комьями снега, а она топталась на месте, встряхивая головой; с морды ее падала пена.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он
видел, что монархисты двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и
в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются со
стороны на
сторону, толкают стены домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
— Я — приезжий, адвокат, — сказал он первое, что пришло
в голову,
видя, что его окружают нетрезвые люди, и не столько с испугом, как с отвращением, ожидая, что они его изобьют. Но молодой парень
в синей, вышитой рубахе,
в лаковых сапогах, оттолкнул пьяного
в сторону и положил ладонь на плечо Клима. Самгин почувствовал себя тоже как будто охмелевшим от этого прикосновения.
Но когда перед ним развернулась площадь, он
увидел, что немногочисленные прохожие разбегаются во все
стороны, прячутся во двор трактира извозчиков, только какой-то высокий старик с палкой
в руке, держась за плечо мальчика, медленно и важно шагает посреди площади, направляясь на Арбат.
Самгин
видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее
в мочало, и быстро, кудряво побежали во все
стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались
в красный султан; тогда один пожарный поднял над огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил
в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким
видел его
в Москве, на вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все
стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной, поля, дорога, лошади, кучер и все, все вокруг он многократно
видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами.
В стороне от дороги дымился огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые, синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым облаком.
Но Самгин уже знал: начинается пожар, — ленты огней с фокусной быстротою охватили полку и побежали по коньку крыши, увеличиваясь числом, вырастая; желтые, алые, остроголовые, они, пронзая крышу, убегали все дальше по хребту ее и весело кланялись
в обе
стороны. Самгин
видел, что лицо
в зеркале нахмурилось, рука поднялась к телефону над головой, но, не поймав трубку, опустилась на грудь.