Неточные совпадения
Пролежав в комнате Клима четверо суток, на пятые Макаров
начал просить, чтоб его отвезли домой. Эти дни, полные тяжелых и тревожных впечатлений, Клим прожил очень трудно. В первый же день утром, зайдя к больному, он застал там Лидию, — глаза у нее были красные, нехорошо блестели, разглядывая серое, измученное лицо Макарова с провалившимися глазами; губы его,
потемнев, сухо шептали что-то, иногда он вскрикивал и скрипел зубами, оскаливая их.
Он был сконфужен, смотрел на Клима из
темных ям под глазами неприятно пристально, точно вспоминая что-то и чему-то не веря. Лидия вела себя явно фальшиво и, кажется, сама понимала это. Она говорила пустяки, неуместно смеялась, удивляла необычной для нее развязностью и вдруг, раздражаясь,
начинала высмеивать Клима...
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая
темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник
начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
— Да, голубчик, я влюбчива, берегись, — сказала она, подвинувшись к нему вместе со стулом, и торопливо, порывисто, как раздевается очень уставший человек,
начала рассказывать: — У меня уже был несчастный роман, — усмехнулась она, мигая, глаза ее как будто
потемнели.
Пред Самгиным встал Тагильский. С размаха надев на голову медный шлем, он сжал кулаки и
начал искать ими карманов в куртке; нашел, спрятал кулаки и приподнял плечи; розовая шея его
потемнела, звучно чмокнув, он забормотал что-то, но его заглушил хохот Кутузова и еще двух-трех людей. Потом Кутузов сказал...
Она опустилась в кресло и с минуту молчала, разглядывая Самгина с неопределенной улыбкой на губах, а
темные глаза ее не улыбались. Потом снова
начала чадить словами, точно головня горьким дымом.
Начал Вараксин внушительно, кончил — насмешливо. Лицо у него было костлявое, истощенное,
темные глаза смотрели из-под мохнатых бровей сурово. Его выслушали внимательно, и пожилая женщина тотчас же сказала...
— Однако, хотя и личное, —
начал было Ногайцев, но, когда Тося уставила на него свои
темные глаза, он изменил тон и быстро заговорил...
— Я государству — не враг, ежели такое большое дело
начинаете, я землю дешево продам. — Человек в поддевке повернул голову, показав Самгину
темный глаз, острый нос, седую козлиную бородку, посмотрел, как бородатый в сюртуке считает поданное ему на тарелке серебро сдачи со счета, и вполголоса сказал своему собеседнику...
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже
начиная с 80-х — вы больше обращали внимания на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя политика правительства не интересует. А это — преступная политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И
темные затеи на Балканах? И усиление националистической политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
«В конце концов вопрос об истоках антисемитизма крайне
темный вопрос, но я вовсе не обязан решать его. И — вообще: что значит социальная обязанность личности, где
начало этой обязанности, чем ограничены ее пределы?»
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал
темное начало в Христе, источник смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
Вот скоро и ушли все в лес вон по той дороге; и пан в хату ушел, только панский конь стоит себе, под деревом привязан. А уж и
темнеть начало, по лесу шум идет, и дождик накрапывает, вот-таки совсем, как теперь… Уложила меня Оксана на сеновале, перекрестила на ночь… Слышу я, моя Оксана плачет.
Ты будешь жив, твоя болезнь не к смерти. // Лицо твое светло, и жилы бьются. // Кому не жить, тот темен, как земля. // Мы все земля, и если наше тело //
Темнеть начнет, так, значит, в землю хочет. // Ты ослабел от ран, и много крови // Ты истерял… Произволеньем Божьим // Растет трава, названьем «девесил», // Недаром ей прозвание такое, // В ком силы нет, — прибавит девять сил, // Настой ее тебе на пользу будет, // Хлебни его! А рану ты завяжешь. // Плечо твое уязвлено железом.
Неточные совпадения
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже
начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло на землю, прикрыло человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась в
темную; все инстинктивно перекрестились…
Они были на другом конце леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в
темных платьях (они прежде были в светлых) нагнувшись стояли над чем-то. Это были Кити и няня. Дождь уже переставал, и
начинало светлеть, когда Левин подбежал к ним. У няни низ платья был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее. Хотя дождя уже не было, они всё еще стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе стояли, нагнувшись над тележкой с зеленым зонтиком.
На
темном небе
начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что оно гораздо выше, чем у нас на севере.
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за
темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни
начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Она дрожала и бледнела. // Когда ж падучая звезда // По небу
темному летела // И рассыпалася, — тогда // В смятенье Таня торопилась, // Пока звезда еще катилась, // Желанье сердца ей шепнуть. // Когда случалось где-нибудь // Ей встретить черного монаха // Иль быстрый заяц меж полей // Перебегал дорогу ей, // Не зная, что
начать со страха, // Предчувствий горестных полна, // Ждала несчастья уж она.