Неточные совпадения
Как раньше, он смотрел на всех
теми же смешными глазами человека, которого только что разбудили, но теперь он смотрел обиженно, угрюмо и так шевелил губами, точно хотел
закричать, но не решался.
Было несколько похоже на гимназию, с
той однако разницей, что учителя не раздражались, не
кричали на учеников, но преподавали истину с несомненной и горячей верой в ее силу.
Испуганный и как во сне, Клим побежал, выскочил за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим побежал в сторону
той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит,
крикнул...
— Позволь, позволь, —
кричал ей Варавка, — но ведь эта любовь к людям, — кстати, выдуманная нами, противная природе нашей, которая жаждет не любви к ближнему, а борьбы с ним, — эта несчастная любовь ничего не значит и не стоит без ненависти, без отвращения к
той грязи, в которой живет ближний! И, наконец, не надо забывать, что духовная жизнь успешно развивается только на почве материального благополучия.
Часа через три брат разбудил его, заставил умыться и снова повел к Премировым. Клим шел безвольно, заботясь лишь о
том, чтоб скрыть свое раздражение. В столовой было тесно, звучали аккорды рояля, Марина
кричала, притопывая ногой...
— Да, конечно, вы должны чувствовать именно так. Я поняла это по вашей сдержанности, по улыбке вашей, всегда серьезной, по
тому, как хорошо вы молчите, когда все
кричат. И — о чем?
Дома было скучновато, пели все
те же романсы, дуэты и трио, все так же Кутузов сердился на Марину за
то, что она детонирует, и так же он и Дмитрий спорили с Туробоевым, возбуждая и у Клима желание задорно
крикнуть им что-то насмешливое.
— Вовсе не каждая женщина для
того, чтоб детей родить, — обиженно
кричала Алина. — Самые уродливые и самые красивые не должны делать это.
А вслед за
тем вспыхивало и обжигало желание увеличить его до последних пределов, так, чтоб он, заполнив все в нем, всю пустоту, и породив какое-то сильное, дерзкое чувство, позволил Климу Самгину
крикнуть людям...
«Этого надо было ожидать», — равнодушно подумал Клим и вслед за
тем усмехнулся, представив, как, должно быть, истерически
кричит и кривляется Лютов.
— Гениально! —
крикнул Лютов и встряхнул руками, как бы сбрасывая что-то под ноги дьякону, а
тот, горестно изогнув брови, шевеля тройной бородой, говорил...
Глубже и крепче всего врезался в память образ дьякона. Самгин чувствовал себя оклеенным его речами, как смолой. Вот дьякон, стоя среди комнаты с гитарой в руках, говорит о Лютове, когда Лютов, вдруг свалившись на диван, — уснул, так отчаянно разинув рот, как будто он
кричал беззвучным и
тем более страшным криком...
— Да, победить! —
кричал он. — Но — в какой борьбе? В борьбе за пятачок? За
то, чтобы люди жили сытее, да?
— Кроме
того, я беседовала с тобою, когда, уходя от тебя, оставалась одна. Я — честно говорила и за тебя… честнее, чем ты сам мог бы сказать. Да, поверь мне! Ты ведь не очень… храбр. Поэтому ты и сказал, что «любить надо молча». А я хочу говорить,
кричать, хочу понять. Ты советовал мне читать «Учебник акушерства»…
Брякали ножи, вилки, тарелки; над спинкой дивана возвышался жирный, в редких волосах затылок врага Варавки, подрядчика строительных работ Меркулова, затылок напоминал мясо плохо ощипанной курицы. Напротив подрядчика сидел епархиальный архитектор Дианин, большой и бородатый, как
тот арестант в кандалах, который, увидав Клима в окне,
крикнул товарищу своему...
— Это ведь не
те, которые живут под полом, — объяснил он ей, но маленькая подруга его, строптиво топнув ногой,
закричала...
Она перешла на диван, бесцеремонно втиснулась между подругами, и
те сразу потускнели. По коридору бегали лакеи, дребезжала посуда, шаркала щетка, кто-то пронзительно
крикнул...
И
кричит для
того, чтоб я слышал, где она», — сообразил Самгин без самодовольства, как о чем-то вполне естественном.
— Почему? — повторил студент, взял человека за ворот и встряхнул так, что с
того слетела шапка, обнаружив испуганную мордочку. Самгина кто-то схватил сзади за локти, но тотчас же, крякнув, выпустил, затем его сильно дернули за полы пальто, он пошатнулся, едва устоял на ногах; пронзительно свистел полицейский свисток, студент бросил человека на землю, свирепо
крикнув...
А он, как пьяный, ничего не чувствует, снова ввернется в толпу,
кричит: «Падаль!» Клим Иванович, не в
том дело, что человек буянит, а в
том, что из десяти семеро одобряют его, а если и бьют, так это они из осторожности.
— Подобно исходу из плена египетского, —
крикнул он как раз в
те секунды, когда Самгин входил в дверь. — А Моисея — нет! И некому указать пути в землю обетованную.
Самгин незаметно подвигался к двери; ему не хотелось встречи с Кутузовым, а
того более — с Поярковым и Дунаевым. В комнате снова бурно
закричали, кто-то возмутился...
Это столкновение, прервав легкий ход мысли Самгина, рассердило его, опираясь на плечо своего возницы, он привстал,
закричал на мужика.
Тот, удивленно мигая, попятил лошадь.
В
ту же минуту из ресторана вышел Стратонов, за ним — группа солидных людей окружила, столкнула Самгина с панели, он подчинился ее благодушному насилию и пошел, решив свернуть в одну из боковых улиц. Но из-за углов тоже выходили кучки людей, вольно и невольно вклинивались в толпу, затискивали Самгина в средину ее и
кричали в уши ему — ура!
Кричали не очень единодушно и даже как-то осторожно.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом, бегал, размахивая, по очереди,
то правой,
то левой рукой, теребя ворот коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они
кричали ему...
Особенно звонко и тревожно
кричали женщины. Самгина подтолкнули к свалке, он очутился очень близко к человеку с флагом,
тот все еще держал его над головой, вытянув руку удивительно прямо: флаг был не больше головного платка, очень яркий, и струился в воздухе, точно пытаясь сорваться с палки. Самгин толкал спиною и плечами людей сзади себя, уверенный, что человека с флагом будут бить. Но высокий, рыжеусый, похожий на переодетого солдата, легко согнул руку, державшую флаг, и сказал...
Самгину показалось, что толпа снова двигается на неподвижную стену солдат и двигается не потому, что подбирает раненых; многие выбегали вперед, ближе к солдатам, для
того чтоб обругать их. Женщина в коротенькой шубке, разорванной под мышкой, вздернув подол платья, показывая солдатам красную юбку,
кричала каким-то жестяным голосом...
Наконец, отдыхая от животного страха, весь в поту, он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все
то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно
крикнули...
— Фуллон предал меня! — хрипло
кричал он, пытаясь отбросить со щеки рукав
тем движением головы, как привык отбрасывать длинные свои волосы.
Без рясы, ощипанный, Гапон был не похож на
того попа, который
кричал и прыгал пред рабочими, точно молодой петушок по двору, куда внезапно влетел вихрь, предвестник грозы и ливня.
Рыжеусый стоял солдатски прямо, прижавшись плечом к стене, в оскаленных его зубах торчала незажженная папироса; у него лицо человека, который может укусить, и казалось, что он воткнул в зубы себе папиросу только для
того, чтоб не
закричать на попа.
Изредка, воровато и почти бесшумно, как рыба в воде, двигались быстрые, черные фигурки людей. Впереди кто-то дробно стучал в стекла, потом стекло, звякнув, раскололось, прозвенели осколки, падая на железо, взвизгнула и хлопнула калитка, встречу Самгина кто-то очень быстро пошел и внезапно исчез, как бы провалился в землю. Почти в
ту же минуту из-за угла выехали пятеро всадников, сгрудились, и один из них испуганно
крикнул...
Это повторялось на разные лады, и в этом не было ничего нового для Самгина. Не ново было для него и
то, что все эти люди уже ухитрились встать выше события, рассматривая его как не очень значительный эпизод трагедии глубочайшей. В комнате стало просторней, менее знакомые ушли, остались только ближайшие приятели жены; Анфимьевна и горничная накрывали стол для чая; Дудорова
кричала Эвзонову...
— Нет! —
крикнул Дронов. — Честному человеку — не предложат! Тебе — предлагали? Ага! То-то! Нет, он знал, с кем говорит, когда говорил со мной, негодяй! Он почувствовал: человек обозлен, ну и… попробовал. Поторопился, дурак! Я, может быть, сам предложил бы…
— Закрывать? —
кричал Лаврушка. Самгин отмахнулся от него, ожидая, что будет делать Макаров.
Тот, быстро одеваясь, бормотал...
Вдруг, как будто над крышей, грохнул выстрел из пушки, — грохнул до
того сильно, что оба подскочили, а Лютов, сморщив лицо, уронил шапку на пол и
крикнул...
Через день он снова попал в полосу необыкновенных событий. Началось с
того, что ночью в вагоне он сильнейшим толчком был сброшен с дивана, а когда ошеломленно вскочил на ноги, кто-то хрипло
закричал в лицо ему...
Не устояв на ногах, Самгин спрыгнул в узкий коридор между вагонами и попал в толпу рабочих, — они тоже, прыгая с паровоза и тендера, толкали Самгина, а на
той стороне паровоза
кричал жандарм,
кричали молодые голоса...
— Вот — соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное, сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то
кричат отцам — не так, все — не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам
кричат: не в таких домах живете, не на
тех стульях сидите, книги читаете не
те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
Он слышал: террористы убили в Петербурге полковника Мина, укротителя Московского восстания, в Интерлакене стреляли в какого-то немца, приняв его за министра Дурново, военно-полевой суд не сокращает количества революционных выступлений анархистов, — женщина в желтом неутомимо и назойливо
кричала, — но все, о чем
кричала она, произошло в прошлом, при другом Самгине.
Тот, вероятно, отнесся бы ко всем этим фактам иначе, а вот этот окончательно не мог думать ни о чем, кроме себя и Марины.
Самгин нащупал пальто, стал искать карман, выхватил револьвер, но в эту минуту поезд сильно тряхнуло, пронзительно завизжали тормоза, озлобленно зашипел пар, — Самгин пошатнулся и сел на ноги Крэйтона,
тот проснулся и, выдергивая ноги, лягаясь, забормотал по-английски, потом свирепо
закричал...
— Я — не верю вам, не могу верить, — почти
закричал Самгин, с отвращением глядя в поднятое к нему мохнатое, дрожащее лицо. Мельком взглянул в сторону Тагильского, —
тот стоял, наклонив голову, облако дыма стояло над нею, его лица не видно было.
— Очень революция, знаете, приучила к необыкновенному. Она, конечно, испугала, но учила, чтоб каждый день приходил с необыкновенным. А теперь вот свелось к
тому, что Столыпин все вешает, вешает людей и все быстро отупели. Старичок Толстой объявил: «Не могу молчать», вышло так, что и он хотел бы молчать-то, да уж такое у него положение, что надо говорить,
кричать…
— Еду мимо, вижу — ты подъехал. Вот что: как думаешь — если выпустить сборник о Толстом, а? У меня есть кое-какие знакомства в литературе. Может — и ты попробуешь написать что-нибудь? Почти шесть десятков лет работал человек, приобрел всемирную славу, а — покоя душе не мог заработать.
Тема! Проповедовал: не противьтесь злому насилием,
закричал: «Не могу молчать», — что это значит, а? Хотел молчать, но — не мог? Но — почему не мог?
— Вот — удар! — вскричал Пыльников, обращаясь к Твердохлебову, а
тот сейчас же набросился на Самгина,
крича...
— Разумеется, — успокоительно произнес Самгин, недовольный оборотом беседы и
тем, что Дронов мешал ему ловить слова пьяных людей; их осталось немного, но они шумели сильнее, и чей-то резкий голос, покрывая шум,
кричал...
Самгина ошеломил этот неожиданный и разноголосый, но единодушный взрыв злости, и, кроме
того, ‹он› понимал, что, не успев начать сражения, он уже проиграл его. Он стоял, глядя, как люди все более возбуждают друг друга, пальцы его играли карандашом, скрывая дрожь. Уже начинали
кричать друг на друга, а курносый человек с глазами хорька так оглушительно шлепнул ладонью по столу, что в буфете зазвенело стекло бокалов.
— Зачем вам игрушка эта? — миролюбиво ответил ему молодой парень, а
тот, который стоял спиной,
крикнул...