Неточные совпадения
Томилина не любили и здесь. Ему отвечали скупо, небрежно. Клим находил, что рыжему учителю
нравится это и что он нарочно раздражает всех. Однажды писатель Катин, разругав
статью в каком-то журнале, бросил журнал на подоконник, но книга упала на пол; Томилин сказал...
Клим взглянул на некрасивую девочку неодобрительно, он
стал замечать, что Люба умнеет, и это было почему-то неприятно. Но ему очень
нравилось наблюдать, что Дронов
становится менее самонадеян и уныние выступает на его исхудавшем, озабоченном лице. К его взвизгивающим вопросам примешивалась теперь нота раздражения, и он слишком долго и громко хохотал, когда Макаров, объясняя ему что-то, пошутил...
— Ты — умный, но — чего-то не понимаешь. Непонимающие
нравятся мне больше понимающих, но ты… У тебя это не так. Ты хорошо критикуешь, но это
стало твоим ремеслом. С тобою — скучно. Я думаю, что и тебе тоже скоро
станет скучно.
«Каждый пытается навязать тебе что-нибудь свое, чтоб ты
стал похож на него и тем понятнее ему. А я — никому, ничего не навязываю», — думал он с гордостью, но очень внимательно вслушивался в суждения Спивак о литературе, и ему
нравилось, как она говорит о новой русской поэзии.
«Побывав на сцене, она как будто
стала проще», — подумал Самгин и начал говорить с нею в привычном, небрежно шутливом тоне, но скоро заметил, что это не
нравится ей; вопросительно взглянув на него раз-два, она сжалась, примолкла. Несколько свиданий убедили его, что держаться с нею так, как он держался раньше, уже нельзя, она не принимает его шуточек, протестует против его тона молчанием; подожмет губы, прикроет глаза ресницами и — молчит. Это и задело самолюбие Самгина, и обеспокоило его, заставив подумать...
— Тут, знаешь, убивали, — сказала она очень оживленно. В зеленоватом шерстяном платье, с волосами, начесанными на уши, с напудренным носом, она не
стала привлекательнее, но оживление все-таки прикрашивало ее. Самгин видел, что это она понимает и ей
нравится быть в центре чего-то. Но он хорошо чувствовал за радостью жены и ее гостей — страх.
— Это — плохо, я знаю. Плохо, когда человек во что бы то ни
стало хочет
нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не дурак ли он? И догадывается, что ведь если не дурак, тогда эта игра с самим собой, для себя самого, может сделать человека еще хуже, чем он есть. Понимаете, какая штука?
— С тех пор я ужасно люблю ослов. Это даже какая-то во мне симпатия. Я стал о них расспрашивать, потому что прежде их не видывал, и тотчас же сам убедился, что это преполезнейшее животное, рабочее, сильное, терпеливое, дешевое, переносливое; и чрез этого осла мне вдруг вся Швейцария
стала нравиться, так что совершенно прошла прежняя грусть.
Оставшись одна, она, для успокоения нерв, несколько времени ходила по комнате; а потом, снова подправив себе лицо, позвала опять парикмахера и с ним, наконец, общими силами устроила себе прическу, которая вышла как-то вся на сторону; но это-то больше всего и нравилось Домне Осиповне: она видела в этом выражение какого-то удальства — качество, которое в последнее время
стало нравиться некоторым дамам.
Неточные совпадения
В особенности ему не
нравилось то, что Голенищев, человек хорошего круга,
становился на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали, и сердился на них.
Прежде она одевалась для себя, чтобы быть красивой и
нравиться; потом, чем больше она старелась, тем неприятнее ей
становилось одеваться; она видела, как она подурнела.
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они
понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого
статья так
понравилась Левину, находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер за вистом, уже
становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самом деле великую тайну
нравиться.
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно
понравится, и он
станет кричать: «Вот оно, вот настоящее знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.