Неточные совпадения
— Я не помешаю? —
спрашивал он и шел к роялю. Казалось, что, если б в комнате и не было бы
никого, он все-таки
спросил бы, не помешает ли? И если б ему ответили: «Да, помешаете», — он все-таки подкрался бы к инструменту.
Они оба вели себя так шумно, как будто кроме них на улице
никого не было. Радость Макарова казалась подозрительной; он был трезв, но говорил так возбужденно, как будто желал скрыть, перекричать в себе истинное впечатление встречи. Его товарищ беспокойно вертел шеей, пытаясь установить косые глаза на лице Клима. Шли медленно, плечо в плечо друг другу, не уступая дороги встречным прохожим. Сдержанно отвечая на быстрые вопросы Макарова, Клим
спросил о Лидии.
— Это — прислуга! — сказал Диомидов. —
Никто не
спрашивает прислугу, как надо жить.
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий народ в мире, — забыл сказать, и
никто не
спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
— Нельзя идти впереди его? — громко
спросил осанистый человек со множеством орденов, —
спросил и усмехнулся. — Ну, а рядом с ним — можно? Как? Тоже нельзя?
Никому?
—
Никого нет? —
спросил он, покосившись на ширму, скрывавшую кровать, и по его вопросу Самгин понял: случилось что-то неприятное.
Люди шли не торопясь, угрюмо оглядываясь назад, но некоторые бежали, толкая попутчиков, и у всех был такой растерянный вид, точно
никто из них не знал, зачем и куда идет он, Самгин тоже не знал этого. Впереди его шагала, пошатываясь, женщина, без шляпки, с растрепанными волосами, она прижимала к щеке платок, смоченный кровью; когда Самгин обогнал ее, она
спросила...
О том, что он видел, ему хотелось рассказать этим людям беспощадно, так, чтоб они почувствовали некий вразумляющий страх. Да, именно так, чтоб они устрашились. Но
никто, ни о чем не
спрашивал его. Часто дребезжал звонок, татарин, открывая дверь, грубовато и коротко говорил что-то,
спрашивал...
Самгина уже забыли,
никто ни о чем не
спрашивал его.
— В проулок убежал, говоришь? — вдруг и очень громко
спросил Вараксин. — А вот я в проулке стоял, и вот господин этот шел проулком сюда, а мы оба
никого не видали, — как же это? Зря ты, дядя, болтаешь. Вон — артельщик говорит — саквояж, а ты — чемодан! Мебель твою дождик портит…
«Как спокойно он ведет себя», — подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали
спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше
никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский
спросил имя, фамилию Вараксина.
— Нет, —
никого, — сказал Безбедов и так туго надул щеки, что у него налились кровью уши, шея, а затем, выдохнув сильную струю воздуха,
спросил настойчиво и грубо...
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая на столе документы, вынутые из пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что
никто у нас ничего не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? —
спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей в неделю. Что ты скажешь?
— Ба, — сказал Дронов. — Ничего чрезвычайного — нет. Человек умер. Сегодня в этом городе, наверное, сотни людей умрут, в России — сотни тысяч, в мире — миллионы. И —
никому,
никого не жалко… Ты лучше спроси-ка у смотрителя водки, — предложил он.
Неточные совпадения
Все это обнаруживало нечто таинственное, и хотя
никто не
спросил себя, какое кому дело до того, что градоначальник спит на леднике, а не в обыкновенной спальной, но всякий тревожился.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не
спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу,
никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
— Очень рад, — сказал он и
спросил про жену и про свояченицу. И по странной филиации мыслей, так как в его воображении мысль о свояченице Свияжского связывалась с браком, ему представилось, что
никому лучше нельзя рассказать своего счастья, как жене и свояченице Свияжского, и он очень был рад ехать к ним.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера…. Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо. Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня
спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать. А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что
никто не делает.
— Может быть, — сказал он, пожимая локтем её руку. — Но лучше, когда делают так, что, у кого ни
спроси,
никто не знает.