Неточные совпадения
На Варавку кричала Мария Романовна, но сквозь ее сердитый крик Клим
слышал упрямый
голос докторши...
Жена, кругленькая, розовая и беременная, была неистощимо ласкова со всеми. Маленьким, но милым
голосом она, вместе с сестрой своей, пела украинские песни. Сестра, молчаливая, с длинным носом, жила прикрыв глаза, как будто боясь увидеть нечто пугающее, она молча, аккуратно разливала чай, угощала закусками, и лишь изредка Клим
слышал густой
голос ее...
Клим
слышал, что
голос учителя стал громче, слова его звучали увереннее и резче.
Слышу я
голос твой,
Нежный и ласковый,
Значит — для
голосаДеньги вытаскивай…
— У меня тридцать восемь и шесть, —
слышал он тихий и виноватый
голос. — Садитесь. Я так рада. Тетя Тася, сделайте чай, — хорошо?
Именно это чувство
слышал Клим в густых звуках красивого
голоса, видел на лице, побледневшем, может быть, от стыда или страха, и в расширенных глазах.
Клим
слышал, что Лютов подражает
голосу подьячего из «Каширской старины», говорит тоном сутяги, нарочито гнусавя.
Уже не один раз Клим
слышал в тишине сочный
голос, мягкий смех Алины, но упрямо не хотел пойти к девицам.
— Представьте себе, —
слышал Клим
голос, пьяный от возбуждения, — представьте, что из сотни миллионов мозгов и сердец русских десять, ну, пять! — будут работать со всей мощью энергии, в них заключенной?
Он весь день прожил под впечатлением своего открытия, бродя по лесу, не желая никого видеть, и все время видел себя на коленях пред Лидией, обнимал ее горячие ноги, чувствовал атлас их кожи на губах, на щеках своих и
слышал свой
голос: «Я тебя люблю».
Уже темнело, когда пришли Туробоев, Лютов и сели на террасе, продолжая беседу, видимо, начатую давно. Самгин лежал и слушал перебой двух
голосов. Было странно
слышать, что Лютов говорит без выкриков и визгов, характерных для него, а Туробоев — без иронии. Позванивали чайные ложки о стекло, горячо шипела вода, изливаясь из крана самовара, и это напомнило Климу детство, зимние вечера, когда, бывало, он засыпал пред чаем и его будил именно этот звон металла о стекло.
Климу было неприятно
услышать, что Туробоев назвал догадку Макарова остроумной. Теперь оба они шагали по террасе, и Макаров продолжал, еще более понизив
голос, крутя пуговицу, взмахивая рукой...
— Когда роешься в книгах — время течет незаметно, и вот я опоздал домой к чаю, — говорил он, выйдя на улицу, морщась от солнца. В разбухшей, измятой шляпе, в пальто, слишком широком и длинном для него, он был похож на банкрота купца, который долго сидел в тюрьме и только что вышел оттуда. Он шагал важно, как гусь, держа руки в карманах, длинные рукава пальто смялись глубокими складками. Рыжие щеки Томилина сыто округлились,
голос звучал уверенно, и в словах его Клим
слышал строгость наставника.
Не хотелось смотреть на людей, было неприятно
слышать их
голоса, он заранее знал, что скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот этот желтолицый, фланелевый человек, сосед по месту в вагоне, и грязный смазчик с длинным молотком в руке.
— Ну — здравствуйте! — обратился незначительный человек ко всем.
Голос у него звучный, и было странно
слышать, что он звучит властно. Половина кисти левой руки его была отломлена, остались только три пальца: большой, указательный и средний. Пальцы эти слагались у него щепотью, никоновским крестом. Перелистывая правой рукой узенькие страницы крупно исписанной книги, левой он непрерывно чертил в воздухе затейливые узоры, в этих жестах было что-то судорожное и не сливавшееся с его спокойным
голосом.
— Ты — видишь, я все молчу, —
слышал он задумчивый и ровный
голос. — Мне кажется, что, если б я говорила, как думаю, это было бы… ужасно! И смешно. Меня выгнали бы. Наверное — выгнали бы. С Диомидовым я могу говорить обо всем, как хочу.
Она вырвалась; Клим, покачнувшись, сел к роялю, согнулся над клавиатурой, в нем ходили волны сотрясающей дрожи, он ждал, что упадет в обморок. Лидия была где-то далеко сзади его, он
слышал ее возмущенный
голос, стук руки по столу.
Безвольно и удрученно Самгин двигался в толпе людей, почему-то вдруг шумно повеселевших,
слышал их оживленные
голоса...
— Подумайте, Клим Иванович, о себе, подумайте без страха пред словами и с любовью к родине, — посоветовал жандарм, и в
голосе его Клим
услышал ноты искреннего доброжелательства.
Он
слышал, что Варвара встала с дивана, был уверен, что она отошла к столу, и, ожидая, когда она позовет обедать, продолжал говорить до поры, пока Анфимьевна не спросила веселым
голосом...
У него дрожали ноги,
голос звучал где-то высоко в горле, размахивая портфелем, он говорил, не
слыша своих слов, а кругом десятки
голосов кричали...
«Взвешивает, каким товаром выгоднее торговать», — сообразил Самгин, встал и шумно притворил дверь кабинета, чтоб не
слышать раздражающий
голос письмоводителя и деловитые вопросы жены.
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его. Слов его Самгин не
слышал, а в
голосе чувствовал личную и горькую обиду. Но был ясно слышен сухой
голос Прейса...
У нее была очень милая манера говорить о «добрых» людях и «светлых» явлениях приглушенным
голосом; как будто она рассказывала о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он
слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден старичка Козлова. Но все это было несущественно и не мешало ему привыкать к женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
Самгин видел, что рабочие медленно двигаются на солдат,
слышал, как все более возбужденно покрикивают сотни
голосов, а над ними тяжелый, трубный
голос кочегара...
Человек ткнул рукою налево, и Самгину показалось, что когда-то он уже видел этого татарина,
слышал высокий
голос его.
Звонок трещал все более часто и судорожно; Морозов, щупая отвисший карман пиджака, выбегал в прихожую, и Клим
слышал, как там возбужденные
голоса, захлебываясь словами, рассказывали, что перебиты сотни рабочих, Гапон — тоже убит.
Но шум был таков, что он едва
слышал даже свой
голос, а сзади памятника, у пожарной части, образовался хор и, как бы поднимая что-то тяжелое, кричал ритмично...
Было странно
слышать, что, несмотря на необыденность тем, люди эти говорят как-то обыденно просто, даже почти добродушно;
голосов и слов озлобленных Самгин не
слышал. Вдруг все люди впереди его дружно побежали, а с площади, встречу им, вихрем взорвался оглушающий крик, и было ясно, что это не крик испуга или боли. Самгина толкали, обгоняя его, кто-то схватил за рукав и повлек его за собой, сопя...
Самгина подбросило, поставило на ноги. Все стояли, глядя в угол, там возвышался большой человек и пел, покрывая нестройный рев сотни людей. Лютов, обняв Самгина за талию, прижимаясь к нему, вскинул голову, закрыв глаза, источая из выгнутого кадыка тончайший визг; Клим хорошо
слышал низкий
голос Алины и еще чей-то, старческий, дрожавший.
Но его чудесный, красноречивый, дьявольски умный
голос звучит с потрясающей силой, — таким Самгин еще никогда не
слышал этот неисчерпаемый
голос.
— Ну вот, хоть один умный человек нашелся, — сквозь зубы, низким
голосом заговорила она. — Ты, Клим, проводишь меня на кладбище. А ты, Лютов, не ходи! Клим и Макаров пойдут. —
Слышишь?
Кудрявый парень и Макаров тащили, толкали Алину на панель, — она билась в их руках, и Самгин
слышал ее глухой
голос...
В комнате Алексея сидело и стояло человек двадцать, и первое, что
услышал Самгин, был
голос Кутузова, глухой, осипший
голос, но — его. Из-за спин и голов людей Клим не видел его, но четко представил тяжеловатую фигуру, широкое упрямое лицо с насмешливыми глазами, толстый локоть левой руки, лежащей на столе, и уверенно командующие жесты правой.
— Сейчас, на Арбатской площади… — Начал он с уверенностью, что будет говорить долго, заставит всех замолчать и скажет нечто потрясающее, но выкрикнул десятка три слов, и
голоса у него не хватило, последнее слово он произнес визгливо и тотчас же
услышал свирепый возглас Пояркова...
Самгин с недоумением, с иронией над собой думал, что ему приятно было бы снова видеть в доме и на улице защитников баррикады,
слышать четкий, мягкий
голос товарища Якова.
Однажды, зачеркивая написанное, он
услышал в столовой чужие
голоса; протирая очки платком, он вышел и увидал на диване Брагина рядом с Варварой, а у печки стоял, гладя изразцы ладонями, высокий человек в длинном сюртуке и валенках.
— Сегодня — пою! Ой, Клим, страшно! Ты придешь? Ты — речи народу говорил? Это тоже страшно? Это должно быть страшнее, чем петь! Я ног под собою не
слышу, выходя на публику, холод в спине, под ложечкой — тоска! Глаза, глаза, глаза, — говорила она, тыкая пальцем в воздух. — Женщины — злые, кажется, что они проклинают меня, ждут, чтоб я сорвала
голос, запела петухом, — это они потому, что каждый мужчина хочет изнасиловать меня, а им — завидно!
— Не надо, идем к тому, — повторил мужчина, вставая. Самгину снова показалось, что он где-то видел его,
слышал этот угрюмый, тяжелый
голос. Женщина тоже встала и, сунув папиросу в пепельницу, сказала громко...
— А вы — не очень, —
услышал он равнодушный
голос.
Самгин
слышал ее крики, но эта женщина, в широком, фантастическом балахоне, уже не существовала для него в комнате, и
голос ее доходил издали, точно она говорила по телефону. Он соображал...
— Александретта, выход в Средиземное море, —
слышал Самгин сквозь однообразный грохот поезда. Длинный палец Крэйтона уверенно чертил на столике прямые и кривые линии,
голос его звучал тоже уверенно.
Было странно
слышать, что
голос звучит как будто не сердито, а презрительно. В вагоне щелкали язычки замков, кто-то постучал в дверь купе.
Судорожно вздыхал и шипел пар под вагоном, — было несколько особенно длинных секунд, когда Самгин не
слышал ни звука, кроме этого шипения, а потом, около вагона, заговорили несколько
голосов, и один, особенно громко, сказал...
В пронзительном
голосе Ивана Самгин ясно
слышал нечто озлобленное, мстительное. Непонятно было, на кого направлено озлобление, и оно тревожило Клима Самгина. Но все же его тянуло к Дронову. Там, в непрерывном вихре разнообразных систем фраз, слухов, анекдотов, он хотел занять свое место организатора мысли, оракула и провидца. Ему казалось, что в молодости он очень хорошо играл эту роль, и он всегда верил, что создан именно для такой игры. Он думал...
Снова и сначала невнятно, сквозь оживленные
голоса, пробился слабый
голос, затем Самгин
услышал...
Не впервые Самгин
слышал, что в
голосах людей звучит чувство страха пред революцией, и еще вчера он мог бы сказать, что совершенно свободен от этого страха.
К таким
голосам из углов Самгин прислушивался все внимательней,
слышал их все более часто, но на сей раз мешал слушать хозяин квартиры, — размешивая сахар в стакане очень крепкого чая, он пророчески громко и уверенно говорил...