Неточные совпадения
Ее
слова были законом в семье, а к неожиданным поступкам Самгина все привыкли; он часто удивлял своеобразием
своих действий, но и в семье и среди знакомых пользовался репутацией счастливого человека, которому все легко удается.
Отец рассказывал лучше бабушки и всегда что-то такое, чего мальчик не замечал за собой, не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал
слова и поступки, о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода
своих часов,
своим умением играть в карты и многим другим.
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых есть что-то неверное, выдуманное. В
своих беседах они особенно часто говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое
слово...
Все бывшее у нее в доме было замечательно, сказочно хорошо, по ее
словам, но дед не верил ей и насмешливо ворчал, раскидывая сухими пальцами седые баки
свои...
— Нет, — как он любит общество взрослых! — удивлялся отец. После этих
слов Клим спокойно шел в
свою комнату, зная, что он сделал то, чего хотел, — заставил взрослых еще раз обратить внимание на него.
Черные глаза ее необыкновенно обильно вспотели слезами, и эти слезы показались Климу тоже черными. Он смутился, — Лидия так редко плакала, а теперь, в слезах, она стала похожа на других девочек и, потеряв
свою несравненность, вызвала у Клима чувство, близкое жалости. Ее рассказ о брате не тронул и не удивил его, он всегда ожидал от Бориса необыкновенных поступков. Сняв очки, играя ими, он исподлобья смотрел на Лидию, не находя
слов утешения для нее. А утешить хотелось, — Туробоев уже уехал в школу.
На семнадцатом году
своей жизни Клим Самгин был стройным юношей среднего роста, он передвигался по земле неспешной, солидной походкой, говорил не много, стараясь выражать
свои мысли точно и просто, подчеркивая
слова умеренными жестами очень белых рук с длинными кистями и тонкими пальцами музыканта.
Говоря, он склонял голову
свою к левому плечу, как бы прислушиваясь к
словам своим, и раковина уха его тихонько вздрагивала.
Затем снова начинал смешить нелепыми
словами, комическими прыжками и подмигивал жене
своей, которая самозабвенно, с полусонной улыбкой на кукольном лице, выполняла фигуры кадрили.
Поздно ночью, после длительного боя на
словах, они, втроем, пошли провожать Томилина и Дронов поставил пред ним
свой вопрос...
Вспоминались ее несомненно честные ласки, незатейливые и часто смешные, но искренние
слова, те глупые, нежные
слова любви, которые принудили одного из героев Мопассана отказаться от
своей возлюбленной.
Нередко казалось, что он до того засыпан чужими
словами, что уже не видит себя. Каждый человек, как бы чего-то боясь, ища в нем союзника, стремится накричать в уши ему что-то
свое; все считают его приемником
своих мнений, зарывают его в песок
слов. Это — угнетало, раздражало. Сегодня он был именно в таком настроении.
Она задохнулась, видимо, не в силах выговорить какое-то
слово, ее смуглое лицо покраснело и даже вспухло, на глазах показались слезы; перекинув легкое тело
свое на колени, она шептала...
Слушая сквозь
свои думы болтовню Маргариты, Клим еще ждал, что она скажет ему, чем был побежден страх ее, девушки, пред первым любовником? Как-то странно, вне и мимо его, мелькнула мысль: в
словах этой девушки есть нечто общее с бойкими речами Варавки и даже с мудрыми глаголами Томилина.
— Понимаете? — спрашивала она, сопровождая каждое
слово шлепающим ударом кулака по мягкой ладони. — У него —
своя дорога. Он будет ученым, да! Профессором.
В этот вечер Нехаева не цитировала стихов, не произносила имен поэтов, не говорила о
своем страхе пред жизнью и смертью, она говорила неслыханными, нечитанными Климом
словами только о любви.
Его особенно занимали споры на тему: вожди владеют волей масс или масса, создав вождя, делает его орудием
своим,
своей жертвой? Мысль, что он, Самгин, может быть орудием чужой воли, пугала и возмущала его. Вспоминалось толкование отцом библейской легенды о жертвоприношении Авраама и раздраженные
слова Нехаевой...
Бездействующий разум не требовал и не воскрешал никаких других
слов. В этом состоянии внутренней немоты Клим Самгин перешел в
свою комнату, открыл окно и сел, глядя в сырую тьму сада, прислушиваясь, как стучит и посвистывает двухсложное словечко. Туманно подумалось, что, вероятно, вот в таком состоянии угнетения бессмыслицей земские начальники сходят с ума. С какой целью Дронов рассказал о земских начальниках? Почему он, почти всегда, рассказывает какие-то дикие анекдоты? Ответов на эти вопросы он не искал.
Маленький пианист в чесунчовой разлетайке был похож на нетопыря и молчал, точно глухой, покачивая в такт
словам женщин унылым носом
своим. Самгин благосклонно пожал его горячую руку, было так хорошо видеть, что этот человек с лицом, неискусно вырезанным из желтой кости, совершенно не достоин красивой женщины, сидевшей рядом с ним. Когда Спивак и мать обменялись десятком любезных фраз, Елизавета Львовна, вздохнув, сказала...
Лидия села в кресло, закинув ногу на ногу, сложив руки на груди, и как-то неловко тотчас же начала рассказывать о поездке по Волге, Кавказу, по морю из Батума в Крым. Говорила она, как будто торопясь дать отчет о
своих впечатлениях или вспоминая прочитанное ею неинтересное описание пароходов, городов, дорог. И лишь изредка вставляла несколько
слов, которые Клим принимал как ее
слова.
— Адский пейзаж с черненькими фигурами недожаренных грешников. Железные горы, а на них жалкая трава, как зеленая ржавчина. Знаешь, я все более не люблю природу, — заключила она
свой отчет, улыбаясь и подчеркнув
слово «природа» брезгливой гримасой. — Эти горы, воды, рыбы — все это удивительно тяжело и глупо. И — заставляет жалеть людей. А я — не умею жалеть.
И, подтверждая
свою любовь к истории, он неплохо рассказывал, как талантливейший Андреев-Бурлак пропил перед спектаклем костюм, в котором он должен был играть Иудушку Головлева, как пил Шуйский, как Ринна Сыроварова в пьяном виде не могла понять, который из трех мужчин ее муж. Половину этого рассказа, как и большинство других, он сообщал шепотом, захлебываясь
словами и дрыгая левой ногой. Дрожь этой ноги он ценил довольно высоко...
Если каждый человек действует по воле класса, группы, то, как бы ловко ни скрывал он за фигурными хитросплетениями
слов свои подлинные желания и цели, всегда можно разоблачить истинную суть его — силу групповых и классовых повелений.
В этих трех
словах Клим слышал
свою правду. Он сердито посоветовал...
И ушла, оставив его, как всегда, в темноте, в тишине. Нередко бывало так, что она внезапно уходила, как бы испуганная его
словами, но на этот раз ее бегство было особенно обидно, она увлекла за собой, как тень
свою, все, что он хотел сказать ей. Соскочив с постели, Клим открыл окно, в комнату ворвался ветер, внес запах пыли, начал сердито перелистывать страницы книги на столе и помог Самгину возмутиться.
Он оглянулся, ему показалось, что он сказал эти
слова вслух, очень громко. Горничная, спокойно вытиравшая стол, убедила его, что он кричал мысленно. В зеркале он видел лицо
свое бледным, близорукие глаза растерянно мигали. Он торопливо надел очки, быстро сбежал в
свою комнату и лег, сжимая виски ладонями, закусив губы.
Раньше чем Самгин успел найти достаточно веские
слова для начала
своей речи, Лидия начала тихо и серьезно...
Но он не мог оторвать взгляда
своего от игры морщин на измятом, добром лице, от изумительного блеска детских глаз, которые, красноречиво договаривая каждую строку стихов, придавали древним
словам живой блеск и обаятельный, мягкий звон.
Это изречение дальнозорко предусматривает возможность бытия людей, одетых исключительно ловко и парадно подобранными
словами, что приводит их все-таки только к созданию
своей системы фраз, не далее.
И почти всегда ему, должно быть, казалось, что он сообщил о человеке мало плохого, поэтому он закреплял конец
своей повести узлом особенно резких
слов.
— А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте
слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую
свою поговорку.
И, съехав на край дивана, сидя в неудобной позе, придав
своему лицу испуганное выражение, он минут пять брызгал во все стороны
словами, связь которых Клим не сразу мог уловить.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и по фигуре и по характеру она была бы на
своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два последние
слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
Наблюдая волнение Варвары, ее быстрые переходы от радости, вызванной его ласковой улыбкой, мягким
словом, к озлобленной печали, которую он легко вызывал
словом небрежным или насмешливым, Самгин все увереннее чувствовал, что в любую минуту он может взять девушку. Моментами эта возможность опьяняла его. Он не соблазнялся, но, любуясь
своей сдержанностью, все-таки спрашивал себя: «Что мешает? Лидия? Маракуев?»
— Среди
своих друзей, — продолжала она неторопливыми
словами, — он поставил меня так, что один из них, нефтяник, богач, предложил мне ехать с ним в Париж. Я тогда еще дурой ходила и не сразу обиделась на него, но потом жалуюсь Игорю. Пожал плечами. «Ну, что ж, — говорит. — Хам. Они тут все хамье». И — утешил: «В Париж, говорит, ты со мной поедешь, когда я остаток земли продам». Я еще поплакала. А потом — глаза стало жалко. Нет, думаю, лучше уж пускай другие плачут!
В ее возбуждении, в жестах,
словах Самгин видел то наигранное и фальшивое, от чего он почти уже отучил ее
своими насмешками. Было ясно, что Лидия рада встрече с подругой, тронута ее радостью; они, обнявшись, сели на диван, Варвара плакала, сжимая ладонями щеки Лидии, глядя в глаза ее.
Говорил он гибким, внушительным баском, и было ясно, что он в совершенстве постиг секрет: сколько
слов требует та или иная фраза для того, чтоб прозвучать уничтожающе в сторону обвинителя, человека с лицом блудного сына, только что прощенного отцом
своим.
Но и священник, лицом похожий на Тагильского, был приятный и, видимо, очень счастливый человек, он сиял ласковыми улыбками, пел высочайшим тенором, произнося
слова песнопений округло, четко; он, должно быть, не часто хоронил людей и был очень доволен возможностью показать
свое мастерство.
Клим Самгин смял бумажку, чувствуя желание обругать Любашу очень крепкими
словами. Поразительно настойчива эта развязная девица в
своем стремлении запутать его в ее петли, затянуть в «деятельность». Он стоял у двери, искоса разглядывая бесцеремонного гостя. Человек этот напомнил ему одного из посетителей литератора Катина, да и вообще Долганов имел вид существа, явившегося откуда-то «из мрака забвения».
И чем более сердитые
слова выговаривал он
своим гибким баском, тем яснее видел Самгин, что человек этот сердиться не способен.
Вспомнилось, как назойливо возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую руку отца на голове
своей, на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные
слова...
Возвратясь в Москву, он остановился в меблированных комнатах, где жил раньше, пошел к Варваре за вещами
своими и был встречен самой Варварой. Жестом человека, которого толкнули в спину, она протянула ему руки, улыбаясь, выкрикивая веселые
слова. На минуту и Самгин ощутил, что ему приятна эта девица, смущенная несдержанным взрывом
своей радости.
Он не думал сказать это и удивился, что
слова сказались мальчишески виновато, тогда как следовало бы вести себя развязно; ведь ничего особенного не случилось, и не по
своей воле попал он в эту комнату.
Варвара явилась после одиннадцати часов. Он услышал ее шаги на лестнице и сам отпер дверь пред нею, а когда она, не раздеваясь, не сказав ни
слова, прошла в
свою комнату, он, видя, как неверно она шагает, как ее руки ловят воздух, с минуту стоял в прихожей, чувствуя себя оскорбленным.
Самгин слушал, улыбаясь и не находя нужным возражать Кумову. Он — пробовал и убедился, что это бесполезно: выслушав его доводы, Кумов продолжал говорить
свое, как человек, несокрушимо верующий, что его истина — единственная. Он не сердился, не обижался, но иногда
слова так опьяняли его, что он начинал говорить как-то судорожно и уже совершенно непонятно; указывая рукой в окно, привстав, он говорил с восторгом, похожим на страх...
Он очень торопился определить
свое настроение, услыхать
слова здравого смысла, но ему не сразу удалось заставить Митрофанова разговориться.
Он вытянул шею к двери в зал, откуда глухо доносился хриплый голос и кашель. Самгин сообразил, что происходит нечто интересное, да уже и неловко было уйти. В зале рычал и кашлял Дьякон; сидя у стола, он сложил руки
свои на груди ковшичками, точно умерший, бас его потерял звучность, хрипел, прерывался глухо бухающим кашлем; Дьякон тяжело плутал в
словах, не договаривая, проглатывая, выкрикивая их натужно.
— Недавно, беседуя с одним из таких хитрецов, я вспомнил остроумную мысль тайного советника Филиппа Вигеля из его «Записок». Он сказал там: «Может быть, мы бы мигом прошли кровавое время беспорядков и давным-давно из хаоса образовалось бы благоустройство и порядок» — этими
словами Вигель выразил
свое, несомненно искреннее, сожаление о том, что Александр Первый не расправился своевременно с декабристами.
Климу становилось все более неловко и обидно молчать, а беседа жены с гостем принимала характер состязания уже не на
словах: во взгляде Кутузова светилась мечтательная улыбочка, Самгин находил ее хитроватой, соблазняющей. Эта улыбка отражалась и в глазах Варвары, широко открытых, напряженно внимательных; вероятно, так смотрит женщина, взвешивая и решая что-то важное для нее. И, уступив
своей досаде, Самгин сказал...
Прошел час, может быть, два. Никонова, прижимая голову его к
своей груди, спросила
словами, которые он уже слышал когда-то...