Неточные совпадения
По воскресеньям у Катина собиралась молодежь, и тогда серьезные разговоры о
народе заменялись пением, танцами. Рябой семинарист Сабуров, медленно разводя
руками в прокуренном воздухе, как будто стоя плыл и приятным баритоном убедительно советовал...
Потом он так же поклонился
народу на все четыре стороны, снял передник, тщательно сложил его и сунул в
руки большой бабе в красной кофте.
— Возьмем на прицел глаза и ума такое происшествие: приходят к молодому царю некоторые простодушные люди и предлагают: ты бы, твое величество, выбрал из
народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся в его
руках. И — всякие налоги. Вот о чем надобно думать…
— Делай! — сказал он дьякону. Но о том, почему русские — самый одинокий
народ в мире, — забыл сказать, и никто не спросил его об этом. Все трое внимательно следили за дьяконом, который, засучив рукава, обнажил не очень чистую рубаху и странно белую, гладкую, как у женщины, кожу
рук. Он смешал в четырех чайных стаканах портер, коньяк, шампанское, посыпал мутно-пенную влагу перцем и предложил...
Лютов был явно настроен на скандал, это очень встревожило Клима, он попробовал вырвать
руку, но безуспешно. Тогда он увлек Лютова в один из переулков Тверской, там встретили извозчика-лихача. Но, усевшись в экипаж, Лютов, глядя на густые толпы оживленного, празднично одетого
народа, заговорил еще громче в синюю спину возницы...
Было ясно, что это тот самый великий русский
народ, чьи умные
руки создали неисчислимые богатства, красиво разбросанные там, на унылом поле.
Народ подпрыгивал, размахивая
руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
—
Народ здесь, я вам скажу, черт его знает какой, — объяснял Трифонов, счастливо улыбаясь, крутя в
руке рупор. — Бритолобые азиаты работать не умеют, наши — не хотят. Эй, казак! Трифонов я, — не узнал?
— Самодержавие — бессильно управлять
народом. Нужно, чтоб власть взяли сильные люди, крепкие
руки и очистили Россию от едкой человеческой пыли, которая мешает жить, дышать.
— Интересуюсь понять намеренность студентов, которые убивают верных слуг царя, единственного защитника
народа, — говорил он пискливым, вздрагивающим голосом и жалобно, хотя, видимо, желал говорить гневно. Он мял в
руках туго накрахмаленный колпак, издавна пьяные глаза его плавали в желтых слезах, точно ягоды крыжовника в патоке.
— Что же это… какой же это человек? — шепотом спросил жандарм, ложась грудью на стол и сцепив пальцы
рук. — Действительно — с крестами, с портретами государя вел
народ, да? Личность? Сила?
«Извозчики — самый спокойный
народ», — вспомнил Самгин. Ему загородил дорогу человек в распахнутой шубе, в мохнатой шапке, он вел под
руки двух женщин и сочно рассказывал...
—
Народ бьют. Там, — он деревянно протянул
руку, показывая пальцем в окно, — прохожему прямо в глаза выстрелили. Невозможное дело.
— Вот — из пушек уговаривают
народ, — живи смирно! Было это когда-нибудь в Москве? Чтобы из пушек в Москве, где цари венчаются, а? — изумленно воскликнул он, взмахнув
рукою с шапкой в ней, и, помолчав, сказал: — Это надо понять!
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув на Брагина
рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши любят русскую литературу больше, чем вы. А вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы — самый страшный
народ на земле…
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной
рукою, с вилкой в ней, он писал узоры в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари,
народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту ходят, лень им золото поднять…
— У них такая думка, чтоб всемирный
народ, крестьянство и рабочие, взяли всю власть в свои
руки. Все люди: французы, немцы, финлянцы…
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну. В пленных есть такие, что говорят по-русски. Один фабричный работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем
народом согласно и своею собственной
рукой».
Неточные совпадения
Нет спора, что можно и даже должно давать
народам случай вкушать от плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой
рукою и притом так, чтобы можно было во всякое время отнять его от слишком лакомых уст.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем начать под
рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать
народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под
руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное.
Народ от поезда бежал назад.
— Приказал снести на места. Что прикажете с этим
народом! — сказал приказчик, махая
рукой.
Степан Аркадьич с сестрой под
руку, тоже с испуганными лицами, вернулись и остановились, избегая
народ, у входа в вагон.