Неточные совпадения
— Светлее стало, — усмехаясь заметил Самгин, когда исчезла
последняя темная
фигура и дворник шумно запер калитку. Иноков ушел, топая, как лошадь, а Клим посмотрел на беспорядок в комнате, бумажный хаос на столе, и его обняла усталость; как будто жандарм отравил воздух своей ленью.
Самгин наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Слушая рассказ девицы, он думал, что и по
фигуре и по характеру она была бы на своем месте в водевиле, а не в драме. Но тот факт, что на долю ее все-таки выпало участие в драме, несколько тронул его; он ведь был уверен, что тоже пережил драму. Однако он не сумел выразить чувство, взволновавшее его, а два
последние слова ее погасили это чувство. Помолчав, он спросил вполголоса...
Она полулежала на кушетке в позе мадам Рекамье, Самгин исподлобья рассматривал ее лицо,
фигуру, всю ее, изученную до
последней черты, и с чувством недоуменья пред собою размышлял: как он мог вообразить, что любит эту женщину, суетливую, эгоистичную?
Здесь собрались интеллигенты и немало
фигур, знакомых лично или по иллюстрациям: профессора, не из крупных, литераторы, пощипывает бородку Леонид Андреев, с его красивым бледным лицом, в тяжелой шапке черных волос, унылый «
последний классик народничества», редактор журнала «Современный мир», Ногайцев, Орехова, ‹Ерухимович›, Тагильский, Хотяинцев, Алябьев, какие-то шикарно одетые дамы, оригинально причесанные, у одной волосы лежали на ушах и на щеках так, что лицо казалось уродливо узеньким и острым.
Вдруг раздался громкий смех над одною проделкой в кадрили: издатель «грозного непетербургского издания», танцевавший с дубиной в руках, почувствовав окончательно, что не может вынести на себе очков «честной русской мысли», и не зная, куда от нее деваться, вдруг, в
последней фигуре, пошел навстречу очкам вверх ногами, что, кстати, и должно было обозначать постоянное извращение вверх ногами здравого смысла в «грозном непетербургском издании».
Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки-хитрою улыбкой, и как только дотанцовали
последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
Неточные совпадения
— Картина ваша очень подвинулась с тех пор, как я
последний раз видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает
фигура Пилата. Так понимаешь этого человека, доброго, славного малого, но чиновника до глубины души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
Шкуна «Восток», с своим, как стрелы, тонким и стройным рангоутом, покачивалась, стоя на якоре, между крутыми, но зелеными берегами Амура, а мы гуляли по прибрежному песку, чертили на нем прутиком
фигуры, лениво посматривали на шкуну и праздно ждали, когда скажут нам трогаться в путь, сделать
последний шаг огромного пройденного пути: остается всего каких-нибудь пятьсот верст до Аяна, первого пристанища на берегах Сибири.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева,
фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это в
последний раз, хотя нам только это и предстояло видеть на долгое время.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при
последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не шло к ее цветущей здоровьем
фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь знакомым. Привалов чувствовал, что мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные
последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые
фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.