Неточные совпадения
Клим довольно рано начал замечать, что в правде взрослых
есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той
поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
Порою оно
было так ясно видимо, что Клим готов
был спросить девушку...
Макаров сосредоточенно
пил водку, закусывал хрустящими солеными огурцами и
порою шептал в ухо Клима нечто сердитое...
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут
было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно, хотя говорил с нею так же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия же явно и,
порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с этим Клим Самгин замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
Его уже давно удручали эти слова, он никогда не слышал в них ни радости, ни удовольствия. И все стыднее
были однообразные ласки ее, заученные ею, должно
быть, на всю жизнь.
Порою необходимость в этих ласках уже несколько тяготила Клима, даже колебала его уважение к себе.
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею, уже не с тем, чтоб говорить умное, а просто, чтоб идти с нею рядом. Это
был настолько сильный
порыв, что Клим вскочил, пошел, но на дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины...
— Ой, а мне подумалось, что ты кровь увидал; у меня
пора кровям
быть…
Изумляло Клима небрежное, а
порою резкое отношение Кутузова к Марине, как будто эта девица
была в его глазах существом низшим.
— Я, должно
быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к женщинам, и — знаешь? —
порою мне думается, что я боюсь их. Не усмехайся, подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не страх заразиться, не брезгливость — нет! Я много думал об этом…
И, нервно схватив бутылку со стола, налил в стакан свой пива. Три бутылки уже
были пусты. Клим ушел и, переписывая бумаги, прислушивался к невнятным голосам Варавки и Лютова. Голоса у обоих
были почти одинаково высокие и
порою так странно взвизгивали, как будто сердились, тоскуя, две маленькие собачки, запертые в комнате.
Клим Самгин никак не мог понять свое отношение к Спивак, и это злило его.
Порою ему казалось, что она осложняет смуту в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее. В глубине ее кошачьих глаз, в центре зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может
быть, зло. Он
был уверен, что эта женщина с распухшим животом чего-то ищет в нем, хочет от него.
— Не нахожу, что играет. Может
быть, когда-то он усвоил все эти манеры, подчиняясь моде, но теперь это подлинное его. Заметь — он
порою говорит наивно, неумно, а все-таки над ним не посмеешься, нет! Хорош старик! Личность!
Макаров бывал у Лидии часто, но сидел недолго; с нею он говорил ворчливым тоном старшего брата, с Варварой — небрежно и даже
порою глумливо, Маракуева и Пояркова называл «хористы», а дядю Хрисанфа — «угодник московский». Все это
было приятно Климу, он уже не вспоминал Макарова на террасе дачи, босым, усталым и проповедующим наивности.
Но и за эту статью все-таки его устранили из университета, с той
поры, имея чин «пострадавшего за свободу», он жил уже не пытаясь изменять течение истории,
был самодоволен, болтлив и, предпочитая всем напиткам красное вино,
пил, как все на Руси, не соблюдая чувства меры.
Так и простоял Самгин до
поры, пока не раздался торжественный звон бесчисленных колоколов. Загремело потрясающее ура тысяч глоток, пронзительно
пели фанфары, ревели трубы военного оркестра, трещали барабаны и непрерывно звучал оглушающий вопль...
— А университет? Тебе уже
пора ехать в Москву… Нет, как это странно вышло у меня! Говорю тебе — я
была уверена…
С той
поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но
был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
— Не отрицаю, и в этой плесени
есть своя красота, но —
пора проститься с нею, если мы хотим жить.
С той
поры прошло двадцать лет, и за это время он прожил удивительно разнообразную жизнь, принимал участие в смешной авантюре казака Ашинова, который хотел подарить России Абиссинию, работал где-то во Франции бойцом на бойнях, наконец
был миссионером в Корее, — это что-то очень странное, его миссионерство.
— Вот как? — спросила женщина, остановясь у окна флигеля и заглядывая в комнату, едва освещенную маленькой ночной лампой. — Возможно, что
есть и такие, — спокойно согласилась она. — Ну,
пора спать.
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до
поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то люди, — может
быть, идиоты, — и почтительно попросят его...
Было поучительно и даже приятно слышать, как безвольно, а
порою унизительно барахтаются в стихийной суматохе чувственности знаменитые адвокаты и богатые промышленники, молодые поэты, актрисы, актеры, студенты и курсистки.
— Нет, я — приемыш, взят из воспитательного дома, — очень просто сказал Гогин. — Защитники престол-отечества пугают отца — дескать, Любовь Сомова и
есть воплощение злейшей крамолы, и это несколько понижает градусы гуманного
порыва папаши. Мы с ним подумали, что, может
быть, вы могли бы сказать: какие злодеяния приписываются ей, кроме работы в «Красном Кресте»?
Кричал он до
поры, пока хористы не догадались, что им не заглушить его, тогда они вдруг перестали
петь, быстро разошлись, а этот солист, бессильно опустив руки, протянул, но уже тоненьким голоском...
— Мне кажется —
есть люди, для которых… которые почувствовали себя чем-то только тогда, когда испытали несчастие, и с той
поры держатся за него, как за свое отличие от других.
Он слышал, что Варвара встала с дивана,
был уверен, что она отошла к столу, и, ожидая, когда она позовет обедать, продолжал говорить до
поры, пока Анфимьевна не спросила веселым голосом...
— Да — как же, — обиженно заговорил Косарев. — Али это порядок: хлеб воровать? Нет, господин, я своевольства не признаю. Конечно: и
есть — надо, и сеять —
пора. Ну, все-таки: начальство-то знает что-нибудь али — не знает?
Он видел, что с той
поры, как появились прямолинейные юноши, подобные Властову, Усову, яснее обнаружили себя и люди, для которых революционность «большевиков»
была органически враждебна. Себя Самгин не считал таким же, как эти люди, но все-таки смутно подозревал нечто общее между ними и собою. И, размышляя перед Никоновой, как перед зеркалом или над чистым листом бумаги, он говорил...
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и кто здесь знает, что такое конституция, с чем ее
едят? Кому она тут нужна? А слышал ты: будто в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще — черти не нашего бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто русской крови, должны сказать свое слово!
Пора. Они — скажут, увидишь!
Несмотря на раннюю
пору, людей на улице
было много, но казалось, что сегодня они двигаются бесцельно и более разобщенно, чем всегда.
Сходить в кабинет за книгой мешала лень, вызванная усталостью, теплом и необыкновенной тишиной; она как будто всасывалась во все
поры тела и сегодня
была доступна не только слуху, но и вкусу — терпкая, горьковатая.
Было мне в ту
пору семнадцать лет.
Лекция
была озаглавлена «Интеллект и рок», — в ней доказывалось, что интеллект и является выразителем воли рока, а сам «рок не что иное, как маска Сатаны — Прометея»; «Прометей — это тот, кто первый внушил человеку в раю неведения страсть к познанию, и с той
поры девственная, жаждущая веры душа богоподобного человека сгорает в Прометеевом огне; материализм — это серый пепел ее».
— Вы очень много посвящаете сил и времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил ногти затейливой щеточкой. — Все, что мы знаем, покоится на том, чего мы никогда не
будем знать. Нужно остановиться на одной абстракции. Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам, дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам
пора привыкнуть к мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
— Мне —
пора,
будьте здоровы!
Сектанты они до
поры, покамест мужики, а становясь купцами, забывают о своих разноречиях с церковью, воинствующей за истину, то
есть — за власть.
Затем он вспомнил фигуру Петра Струве: десятка лет не прошло с той
поры, когда он видел смешную, сутуловатую, тощую фигуру растрепанного, рыжего, судорожно многоречивого марксиста, борца с народниками. Особенно комичен
был этот книжник рядом со своим соратником, черноволосым Туган-Барановским, высоким, тонконогим, с большим животом и булькающей, тенористой речью.
Петербург встретил его не очень ласково, в мутноватом небе нерешительно сияло белесое солнце, капризно и сердито
порывами дул свежий ветер с моря, накануне или ночью выпал обильный дождь, по сырым улицам спешно шагали жители, одетые тепло, как осенью, от мостовой исходил запах гниющего дерева, дома
были величественно скучны.
— Я утверждаю: сознание необходимости социальной дисциплины, чувство солидарности классов возможны только при наличии правильно и единодушно понятой национальной идеи. Я всегда говорил это… И до той
поры, пока этого не
будет, наша молодежь…
Клим Иванович Самгин
был недостаточно реалистичен для того, чтоб ясно представить себя в будущем. Он и не пытался делать это. Но он уже не один раз ставил пред собой вопрос: не
пора ли включиться в партию. Но среди существующих партий он не видел ни одной, достаточно крепко организованной и способной обеспечить ему место, достойное его. Обеспечить — не может, но способна компрометировать каким-нибудь актом, вроде поездки ка-де в Выборг.
Действия этой женщины не интересовали его, ее похвалы Харламову не возбуждали ревности. Он
был озабочен решением вопроса: какие перспективы и пути открывает пред ним война? Она поставила под ружье такое количество людей, что, конечно, продлится недолго, — не хватит средств воевать года. Разумеется, Антанта победит австро-германцев. Россия получит выход в Средиземное море, укрепится на Балканах. Все это — так, а — что выиграет он? Твердо, насколько мог, он решил: поставить себя на видное место. Давно
пора.
—
Пора на вокзал. Вот я снежку припас вам, — умойтесь. И чаек готов. Я тоже с вами еду, у меня там дельце
есть.