Неточные совпадения
Нехаева, в белом и каком-то детском платье, каких
никто не носил, морщила нос, глядя на обилие пищи, и осторожно покашливала в платок. Она чем-то напоминала бедную родственницу, которую пригласили к столу из милости. Это раздражало Клима, его любовница должна быть цветистее, заметней. И ела она еще более брезгливо, чем всегда, можно было
подумать, что она делает это напоказ, назло.
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он вошел на площадку — на ней
никого не было. Он очень возжелал немедленно рассказать брату этот диалог, но,
подумав, решил, что это преждевременно: роман обещает быть интересным, герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
«Наверное,
никого из них не беспокоит мысль о цели бытия», — полупрезрительно
подумал он и вспомнил Нехаеву.
— В России живет два племени: люди одного — могут
думать и говорить только о прошлом, люди другого — лишь о будущем и, непременно, очень отдаленном. Настоящее, завтрашний день, почти
никого не интересует.
— Я
думаю, что Дронов проболтался о корреспонденции,
никто, кроме него, не знал о ней. А они узнали слишком быстро. Наверное — Дронов… Прощайте!
Клим не ответил. Он слушал, не
думая о том, что говорит девушка, и подчинялся грустному чувству. Ее слова «мы все несчастны» мягко толкнули его, заставив вспомнить, что он тоже несчастен — одинок и
никто не хочет понять его.
«Каждый пытается навязать тебе что-нибудь свое, чтоб ты стал похож на него и тем понятнее ему. А я —
никому, ничего не навязываю», —
думал он с гордостью, но очень внимательно вслушивался в суждения Спивак о литературе, и ему нравилось, как она говорит о новой русской поэзии.
— О войне
никто не
думает…
— Ссылка? Это установлено для того, чтоб
подумать, поучиться. Да, скучновато. Четыре тысячи семьсот обывателей,
никому — и самим себе — не нужных, беспомощных людей; они отстали от больших городов лет на тридцать, на пятьдесят, и все, сплошь, заражены скептицизмом невежд. Со скуки — чудят. Пьют. Зимними ночами в город заходят волки…
— Человек
никому не нужен, кроме себя, — отозвался Клим и,
подумав: «Глупо!» — предложил ей папиросу.
— Я
думаю, старики
никого не любят, а только притворяются, что иногда любят, — задумчиво ответила Никонова.
Никто не ответил ему, а Самгин
подумал или сказал...
Надзиратели держались в стороне,
никому не надоедая, можно было
думать, что и они спокойно ожидают чего-то.
Но ни о чем и ни о ком, кроме себя,
думать не хотелось. Теперь, когда прекратился телеграфный стук в стену и
никто не сообщал тревожных новостей с воли, — Самгин ощутил себя забытым. В этом ощущении была своеобразно приятная горечь, упрекающая кого-то, в словах она выражалась так...
Самгин долго искал: на кого оратор похож? И, не найдя
никого,
подумал, что, если б приехала Дуняша, он встретил бы ее с радостью.
«До какой степени этот идиот огрубляет мысль и чувство», —
подумал он и вспомнил, что людей такого типа он видел не мало. Например: Тагильский, Стратонов, Ряхин. Но —
никто из них не возбуждал такой антипатии, как этот.
«Как спокойно он ведет себя», —
подумал Клим и, когда пристав вместе со штатским стали спрашивать его, тоже спокойно сказал, что видел голову лошади за углом, видел мастерового, который запирал дверь мастерской, а больше
никого в переулке не было. Пристав отдал ему честь, а штатский спросил имя, фамилию Вараксина.
— Умереть, — докончил Юрин. — Я и умру, подождите немножко. Но моя болезнь и смерть — мое личное дело, сугубо, узко личное, и
никому оно вреда не принесет. А вот вы — вредное… лицо. Как вспомнишь, что вы — профессор, отравляете молодежь, фабрикуя из нее попов… — Юрин
подумал и сказал просительно, с юмором: — Очень хочется, чтоб вы померли раньше меня, сегодня бы! Сейчас…
Самгин уже не слушал ее,
думая, что во Франции такой тип, вероятно, не писал бы стихов, которых
никто не знает, а сидел в парламенте…
«Мы ленивы, не любопытны», — вспомнил он и тотчас
подумал: «Он —
никого не цитировал.
Белое, простое платьице, обвивавшее стан, стройно перехваченный, придавало ей какое-то эфирное свойство, тем более что она, опрометью вбежав в комнату и, вероятно, не
думав никого найти, кроме пастора и Бира, вдруг, при виде нового лица, остановилась, отдала назад свою прелестную голову и приподнялась на цыпочках.
Неточные совпадения
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие не выходили по недоразумению: не разобрав вопроса,
думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков, по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу,
никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И не
думая и не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
— Как не
думала? Если б я была мужчина, я бы не могла любить
никого, после того как узнала вас. Я только не понимаю, как он мог в угоду матери забыть вас и сделать вас несчастною; у него не было сердца.
— Я тебе говорю, чтò я
думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна.
Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
Ему было радостно
думать, что и в столь важном жизненном деле
никто не в состоянии будет сказать, что он не поступил сообразно с правилами той религии, которой знамя он всегда держал высоко среди общего охлаждения и равнодушия.