Неточные совпадения
— Он — из
тех, которые
думают, что миром правит только голод, что
над нами властвует лишь закон борьбы за кусок хлеба и нет места любви. Материалистам непонятна красота бескорыстного подвига, им смешно святое безумство Дон-Кихота, смешна Прометеева дерзость, украшающая мир.
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали,
над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно было
думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного холода вселенской
тьмы», о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
Они раздражали его
тем, что осмеливались пренебрежительно издеваться
над социальными вопросами; они, по-видимому, как-то вырвались или выродились из хаоса
тех идей, о которых он не мог не
думать и которые, мешая ему жить, мучили его.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник
над могилою богатого купца. Самгин ел и
думал, что, хотя квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа
тех, с которыми история не считается, отбросила их в сторону.
«В ней действительно есть много простого, бабьего. Хорошего, дружески бабьего», — нашел он подходящие слова. «Завтра уедет…» — скучно
подумал он, допил вино, встал и подошел к окну.
Над городом стояли облака цвета красной меди, очень скучные и тяжелые. Клим Самгин должен был сознаться, что ни одна из женщин не возбуждала в нем такого волнения, как эта — рыжая. Было что-то обидное в
том, что неиспытанное волнение это возбуждала женщина, о которой он
думал не лестно для нее.
—
Над этим стоит
подумать! Тут не в
том смысл, что бесы Сологуба значительно уродливее и мельче бесов Достоевского, а — как ты
думаешь: в чем? Ах, да, ты не читал! Возьми, интересно.
«Я не мало встречал болтунов, иногда они возбуждали у меня чувство, близкое зависти. Чему я завидовал? Уменью связывать все противоречия мысли в одну цепь, освещать их каким-то одним своим огоньком. В сущности, это насилие
над свободой мысли и зависть к насилию — глупа. Но этот…» — Самгин был неприятно удивлен своим открытием, но чем больше
думал о Тагильском,
тем более убеждался, что сын трактирщика приятен ему. «Чем? Интеллигент в первом поколении? Любовью к противоречиям? Злостью? Нет. Это — не
то».
Говорил он так, что было ясно:
думает не о
том, что говорит. Самгин присмотрелся к его круглому лицу с бородавкой
над правой бровью и
подумал, что с таким лицом артисты в опере «Борис Годунов» поют роль Дмитрия.
Неточные совпадения
Левин положил брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно
думает. Левин невольно
думал вместе с ним о
том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула
над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется
то, что всё так же темно остается для Левина.
В эту минуту я тоже
думал, что лучше бы было головку, чем
то,
над чем я трудился.
Во время службы я прилично плакал, крестился и кланялся в землю, но не молился в душе и был довольно хладнокровен; заботился о
том, что новый полуфрачек, который на меня надели, очень жал мне под мышками,
думал о
том, как бы не запачкать слишком панталон на коленях, и украдкою делал наблюдения
над всеми присутствовавшими.
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на
ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но
те и не поглядели. Он постоял,
подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но…
над ними еще два этажа».
— Иду. Сейчас. Да, чтоб избежать этого стыда, я и хотел утопиться, Дуня, но
подумал, уже стоя
над водой, что если я считал себя до сей поры сильным,
то пусть же я и стыда теперь не убоюсь, — сказал он, забегая наперед. — Это гордость, Дуня?