Неточные совпадения
Клим вздохнул, послушал, как
тишина поглощает грохот экипажа, хотел
подумать о дяде, заключить его
в рамку каких-то очень значительных слов, но
в голове его ныл, точно комар, обидный вопрос...
Чтоб не
думать, он пошел к Варавке, спросил, не нужно ли помочь ему? Оказалось — нужно. Часа два он сидел за столом, снимая копию с проекта договора Варавки с городской управой о постройке нового театра, писал и чутко вслушивался
в тишину. Но все вокруг каменно молчало. Ни голосов, ни шороха шагов.
«Устроился и — конфузится, — ответил Самгин этой
тишине, впервые находя
в себе благожелательное чувство к брату. — Но — как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он.
Думать о брате нечего было, все — ясно!
В газете сердито писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта, на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
«Слишком много событий, —
думал Самгин, отдыхая
в тишине поля. — Это не может длиться бесконечно. Люди скоро устанут, пожелают отдыха, покоя».
Позорное для женщины слово он проглотил и,
в темноте, сел на теплый диван, закурил, прислушался к
тишине. Снова и уже с болезненной остротою он чувствовал себя обманутым, одиноким и осужденным
думать обо всем.
На другой день он проснулся рано и долго лежал
в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а
тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы
в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно было
подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как
в барабан, огромнейшим кулаком.
Неточные совпадения
Упоминание Агафьи Михайловны о том самом, о чем он только что
думал, огорчило и оскорбило его. Левин нахмурился и, не отвечая ей, сел опять за свою работу, повторив себе всё то, что он
думал о значении этой работы. Изредка только он прислушивался
в тишине к звуку спиц Агафьи Михайловны и, вспоминая то, о чем он не хотел вспоминать, опять морщился.
— Видишь, и сам не знаешь! А там,
подумай: ты будешь жить у кумы моей, благородной женщины,
в покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще барин, помещик! А там чистота,
тишина; есть с кем и слово перемолвить, как соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек — играй с ними, сколько хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что здесь платишь?
«Однако какая широкая картина
тишины и сна! —
думал он, оглядываясь вокруг, — как могила! Широкая рама для романа! Только что я вставлю
в эту раму?»
— Бабушка! — с радостью воскликнул Райский. — Боже мой! она зовет меня: еду, еду! Ведь там
тишина, здоровый воздух, здоровая пища, ласки доброй, нежной, умной женщины; и еще две сестры, два новых, неизвестных мне и
в то же время близких лица… «барышни
в провинции! Немного страшно: может быть, уроды!» — успел он
подумать, поморщась… — Однако еду: это судьба посылает меня… А если там скука?
Кругом безмолвие;
в глубоком смирении с неба смотрели звезды, и шаги Старцева раздавались так резко и некстати. И только когда
в церкви стали бить часы и он вообразил самого себя мертвым, зарытым здесь навеки, то ему показалось, что кто-то смотрит на него, и он на минуту
подумал, что это не покой и не
тишина, а глухая тоска небытия, подавленное отчаяние…