Неточные совпадения
Варвара, встряхнув головою, рассыпала обильные рыжеватые волосы свои по плечам и быстро ушла в комнату отчима; Самгин, проводив ее взглядом,
подумал, что волосы распустить следовало раньше, не в этот момент, а Макаров, открыв окна, бормотал...
Идя домой, он
думал, что Маракуева, наверное, скоро снова арестуют, да, вероятно, и
Варваре не избежать этого, а это может толкнуть ее еще ближе к революционерам.
Он видел, что Маракуев красивее его, он
думал, что такой пустой и глупенькой девице, как
Варвара, веселый студент должен быть интереснее.
Она исчезла, заставив Самгина мельком
подумать, что суматоха нравится ей.
Варвара, высунув из двери улыбающееся, но сконфуженное лицо, сказала...
На диване все оживленнее звучали голоса Алины и
Варвары, казалось, что они говорят условным языком и не то, о чем
думают. Алина внезапно и нелепо произнесла, передразнивая кого-то, шепелявя...
«Хитрая бестия», —
думал он, искоса поглядывая на
Варвару, вслушиваясь в задыхающийся голос уставшего проповедника, а тот, ловя пальцами воздух, встряхивая расколотой головою, говорил...
Самгин был настроен благодушно и
думал, что, пожалуй, ему следует переехать жить к
Варваре, она очень хотела этого, и это было бы удобно, — и она и Анфимьевна так заботливо ухаживали за ним.
Самгин принял все это как попытку
Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не шла, и это беспокоило его,
Варвара, как зеркало, была уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда,
подумав, что
Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под мышкой.
На жалобу ее Самгину нечем было ответить; он
думал, что доигрался с Варварой до необходимости изменить или прекратить игру. И, когда
Варвара, разрумяненная морозом, не раздеваясь, оживленно влетела в комнату, — он поднялся встречу ей с ласковой улыбкой, но, кинув ему на бегу «здравствуйте!» — она обняла Сомову, закричала...
Холод сердито щипал лицо. Самгин шел и
думал, что, когда
Варвара станет его любовницей, для нее наступят не сладкие дни. Да. Она, вероятно, все уже испытала с Маракуевым или с каким-нибудь актером, и это лишило ее права играть роль невинной, влюбленной девочки. Но так как она все-таки играет эту роль, то и будет наказана.
«Сейчас все это и произойдет», —
подумал он не совсем уверенно, а как бы спрашивая себя. Анфимьевна отворила дверь.
Варвара внесла поднос, шла она закусив губу, глядя на синий огонь спиртовки под кофейником. Когда она подавала чашку, Клим заметил, что рука ее дрожит, а грудь дышит неровно.
Через месяц Клим Самгин мог
думать, что театральные слова эти были заключительными словами роли, которая надоела
Варваре и от которой она отказалась, чтоб играть новую роль — чуткой подруги, образцовой жены. Не впервые наблюдал он, как неузнаваемо меняются люди, эту ловкую их игру он считал нечестной, и
Варвара, утверждая его недоверие к людям, усиливала презрение к ним. Себя он видел не способным притворяться и фальшивить, но не мог не испытывать зависти к уменью людей казаться такими, как они хотят.
Но и в этих случаях
Варвара покорно подчинялась его выдумкам, нередко унизительным для нее, а он, испытывая после этого пренебрежение к ней,
думал...
«Да, она умнеет», — еще раз
подумал Самгин и приласкал ее. Сознание своего превосходства над людями иногда возвышалось у Клима до желания быть великодушным с ними. В такие минуты он стал говорить с Никоновой ласково, даже пытался вызвать ее на откровенность; хотя это желание разбудила в нем
Варвара, она стала относиться к новой знакомой очень приветливо, но как бы испытующе. На вопрос Клима «почему?» — она ответила...
— Нет, — повторила
Варвара. Самгин
подумал: «Спрашивает она или протестует?» За спиной его гремели тарелки, ножи, сотрясала пол тяжелая поступь Анфимьевны, но он уже не чувствовал аппетита. Он говорил не торопясь, складывая слова, точно каменщик кирпичи, любуясь, как плотно ложатся они одно к другому.
Но он понял, что о себе
думает по привычке, механически. Ему было страшно, и его угнетало сознание своей беспомощности. Он был вырван из обычного, понятного ему, но, не понимая мотивов поступка
Варвары, уже инстинктивно одобрял его.
«Нужна смелость, чтоб решиться на это», —
думал он, ощущая, что в нем возникает новое чувство к
Варваре.
Он имел право
думать так не только потому, что
Варвара, оправясь и весело похорошев, загорелась нежной и жадной, но все-таки не отягчающей его страстью, но и потому еще, что в ее отношении явилось еще более заботливости о нем, заботливости настолько трогательной, что он даже сказал...
Варвара, сказав, что она устала, скрылась в комнату, отведенную ей; Самгин тоже ушел к себе и долго стоял у окна, ни о чем не
думая, глядя, как черные клочья облаков нерешительно гасят звезды.
Клим лежал, закрыв глаза, и
думал, что
Варвара уже внесла в его жизнь неизмеримо больше того, что внесли Нехаева и Лидия. А Нехаева — права: жизнь, в сущности, не дает ни одной капли меда, не сдобренной горечью. И следует жить проще, да…
«Да, это мои мысли», —
подумал Самгин. Он тоже чувствовал, что обогащается; дни и ночи награждали его невиданным, неизведанным, многое удивляло, и все вместе требовало порядка, все нужно было прибрать и уложить в «систему фраз», так, чтоб оно не беспокоило. Казалось, что
Варвара удачно помогает ему в этом.
Но он видел, что слова его не поняты и спросила
Варвара из вежливости. Тогда он
подумал, что, если Лидия была почти бесстыдно болтлива, если она относилась к любви испытующе,
Варвара — слишком сдержанна и осторожна, даже, пожалуй, туповата.
Варвара подавленно замолчала тотчас же, как только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как будто постарела,
думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел в потемневших глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было бы естественней видеть испуг или изумление.
Вечерами
Варвара рассказывала ей и Гогиным о «многобалконном» Тифлисе, о могиле Грибоедова, угрюмых буйволах, игрушечных осликах торговцев древесным углем, о каких-то необыкновенно красивых людях, забавных сценах. Самгин, прислушиваясь,
думал...
— Очень глупо, а — понятно! Митрофанов пьяный — плачет, я — пою, — оправдывался он, крепко и стыдливо закрыв глаза, чтоб удержать слезы. Не открывая глаз, он пощупал спинку стула и осторожно, стараясь не шуметь, сел. Теперь ему не хотелось, чтоб вышла
Варвара, он даже боялся этого, потому что слезы все-таки текли из-под ресниц. И, торопливо стирая их платком, Клим Самгин
подумал...
— Ох, дорогой мой! — устало отдуваясь, сказал Лютов и обратился к
Варваре. — Рабочее движение, говорит, а? Вы как,
Варвара Кирилловна,
думаете, — зачем оно ему, рабочее-то движение?
Дома, устало раздеваясь и с досадой
думая, что сейчас надо будет рассказывать
Варваре о манифестации, Самгин услышал в столовой звон чайных ложек, глуховатое воркованье Кумова и затем иронический вопрос дяди Миши...
«Наверное, так», —
подумал он, не испытывая ни ревности, ни обиды, —
подумал только для того, чтоб оттолкнуть от себя эти мысли.
Думать нужно было о словах
Варвары, сказавшей, что он себя насилует и идет на убыль.
— А почему вы
думали, что у нее должны быть какие-то незаконные книги? — подозрительно спросила
Варвара.
— Конечно, если это войдет в привычку — стрелять, ну, это — плохо, — говорил он, выкатив глаза. — Тут, я
думаю, все-таки сокрыта опасность, хотя вся жизнь основана на опасностях. Однако ежели молодые люди пылкого характера выламывают зубья из гребня — чем же мы причешемся? А нам,
Варвара Кирилловна, причесаться надо, мы — народ растрепанный, лохматый. Ах, господи! Уж я-то знаю, до чего растрепан человек…
—
Думаете — просто все? Служат люди в разных должностях, кушают, посещают трактиры, цирк, театр и — только? Нет,
Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до времени, а наступит разоблачающая минута, и — пошел человек вниз головою.
— Не знаю, — ответил Самгин, невольно поталкивая гостя к двери, поспешно
думая, что это убийство вызовет новые аресты, репрессии, новые акты террора и, очевидно, повторится пережитое Россией двадцать лет тому назад. Он пошел в спальню, зажег огонь, постоял у постели жены, — она спала крепко, лицо ее было сердито нахмурено. Присев на кровать свою, Самгин вспомнил, что, когда он сообщил ей о смерти Маракуева,
Варвара спокойно сказала...
Самгину оживление гостя показалось искусственным, но он
подумал с досадой на себя, что видел Лютова сотню раз, а не заметил кривых зубов, а — верно, зубы-то кривые! Через пять минут он с удивлением, но без удовольствия слушал, как
Варвара деловито говорит...
«Она ведет себя, точно провинциалка пред столичной знаменитостью», —
подумал Самгин, чувствуя себя лишним и как бы взвешенным в воздухе. Но он хорошо видел, что
Варвара ведет беседу бойко, даже задорно, выспрашивает Кутузова с ловкостью. Гость отвечал ей охотно.
Из Петербурга
Варвара приехала заметно похорошев; под глазами, оттеняя их зеленоватый блеск, явились интересные пятна; волосы она заплела в две косы и уложила их плоскими спиралями на уши, на виски, это сделало лицо ее шире и тоже украсило его. Она привезла широкие платья без талии, и, глядя на них, Самгин
подумал, что такую одежду очень легко сбросить с тела. Привезла она и новый для нее взгляд на литературу.
— Я
думаю, — соглашалась
Варвара.
Самгин молчал, наблюдая за нею, за Сашей, бесшумно вытиравшей лужи окровавленной воды на полу, у дивана, где Иноков хрипел и булькал, захлебываясь бредовыми словами. Самгин
думал о Трусовой, о Спивак,
Варваре, о Никоновой, вообще — о женщинах.
Юмористическая форма этой догадки смутила его, он даже покосился на
Варвару, точно опасаясь, не услышала бы она, как
думает он.
Она взвизгивала все более пронзительно. Самгин, не сказав ни слова, круто повернулся спиною к ней и ушел в кабинет, заперев за собою дверь. Зажигая свечу на столе, он взвешивал, насколько тяжело оскорбил его бешеный натиск
Варвары. Сел к столу и, крепко растирая щеки ладонями,
думал...
На дворе, на улице шумели, таскали тяжести. Это — не мешало. Самгин, усмехаясь,
подумал, что, наверное, тысячи
Варвар с ужасом слушают такой шум, — тысячи, на разных улицах Москвы, в больших и маленьких уютных гнездах. Вспомнились слова Макарова о не тяжелом, но пагубном владычестве женщин.
«Сомнительный способ укрепления власти царя», — весьма спокойно
подумал Самгин, одеваясь, и сам удивился тому, что
думает спокойно. В столовой энергично стучала посудой
Варвара.
— Дальше я не пойду, — шепнул Самгин, дойдя до угла, за которым его побили.
Варвара пошла дальше, а он остановился, послушал, как скрипят полозья саней по обнаженным камням,
подумал, что надо бы зайти в зеленый домик, справиться о Любаше, но пошел домой.
О привязанности к Москве
Варвара говорила долго, лирически, книжно, — Самгин, не слушая ее,
думал...
«Начнется пересмотр прошлого», — неприязненно
подумал Самгин и, не спросив разрешения, закурил папиросу, а
Варвара, протянув руку, сказала...
«Серьезно больна, — с тревогой
думал он, следя за судорожными движениями ее рук. — Точно падает или тонет», — сравнил он, и это сравнение еще более усилило его тревогу. А
Варвара говорила все более невнятно...
Кутузов ушел, а Самгин, прислушиваясь, как
Варвара, кашляя, захлебывается словами,
подумал...
«Жаловалась на одиночество, —
думал он о
Варваре. — Она не была умнее своего времени. А эта, Тося? Что может дать ей Дронов, кроме сносных условий жизни?»
Нотариус не внушал доверия, и Самгин
подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, — этот, наверное, знает, как продают дома. В доме
Варвары его встретила еще неприятность: парадную дверь открыла девочка подросток — черненькая, остроносая и почему-то с радостью, весело закричала...
Затем он
подумал, что
Варвара довольно широко, но не очень удачно тратила деньги на украшение своего жилища. Слишком много мелочи, вазочек, фигурок из фарфора, коробочек. Вот и традиционные семь слонов из кости, из черного дерева, один — из топаза. Самгин сел к маленькому столику с кривыми позолоченными ножками, взял в руки маленького топазового слона и вспомнил о семерке авторов сборника «Вехи».
И, прервав ворчливую речь, он заговорил деловито: если земля и дом
Варвары заложены за двадцать тысяч, значит, они стоят, наверное, вдвое дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут. Он стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал его невнимательно,
думая, как легко и катастрофически обидно разрушились его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а фамилия покупателя напомнила...