Неточные совпадения
Он злился. Его раздражало шумное оживление
Марины, и почему-то
была неприятна встреча
с Туробоевым. Трудно
было признать, что именно вот этот человек
с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен
был и бородатый студент.
Марина, схватив Кутузова за рукав, потащила его к роялю, там они запели «Не искушай». Климу показалось, что бородач
поет излишне чувствительно, это не гармонирует
с его коренастой фигурой, мужиковатым лицом, — не гармонирует и даже несколько смешно. Сильный и богатый голос
Марины оглушал, она плохо владела им, верхние ноты звучали резко, крикливо. Клим
был очень доволен, когда Кутузов, кончив дуэт, бесцеремонно сказал ей...
Снова начали
петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый человек
с грубым лицом и красными кулаками может
петь так умело и красиво.
Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот, хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично напрягались.
— Ну, идемте смотреть город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа три ходил
с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции.
Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее
была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Он
был выше
Марины на полголовы, и
было видно, что серые глаза его разглядывают лицо девушки
с любопытством. Одной рукой он поглаживал бороду, в другой, опущенной вдоль тела, дымилась папироса. Ярость
Марины становилась все гуще, заметней.
— Ой, кажется, я вам юбку прожег, — воскликнул Кутузов, отодвигаясь от нее.
Марина обернулась, увидела Клима и вышла в столовую
с таким же багровым лицом, какое
было у нее сейчас.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно
быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось
есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали
Марина и Кутузов, плечо в плечо друг
с другом;
Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Он стал ходить к ней каждый вечер и, насыщаясь ее речами, чувствовал, что растет. Его роман, конечно,
был замечен, и Клим видел, что это выгодно подчеркивает его. Елизавета Спивак смотрела на него
с любопытством и как бы поощрительно,
Марина стала говорить еще более дружелюбно, брат, казалось, завидует ему. Дмитрий почему-то стал мрачнее, молчаливей и смотрел на
Марину, обиженно мигая.
Дома
было скучновато,
пели все те же романсы, дуэты и трио, все так же Кутузов сердился на
Марину за то, что она детонирует, и так же он и Дмитрий спорили
с Туробоевым, возбуждая и у Клима желание задорно крикнуть им что-то насмешливое.
Она легко поднялась
с дивана и, покачиваясь, пошла в комнату
Марины, откуда доносились крики Нехаевой; Клим смотрел вслед ей, улыбаясь, и ему казалось, что плечи, бедра ее хотят сбросить ткань, прикрывающую их. Она душилась очень крепкими духами, и Клим вдруг вспомнил, что ощутил их впервые недели две тому назад, когда Спивак, проходя мимо него и
напевая романс «На холмах Грузии», произнесла волнующий стих...
«Идиот. Что может
быть глупее романтика, изучающего гинекологию? Насколько проще и естественнее Кутузов, который так легко и быстро отнял у Дмитрия
Марину, Иноков, отказавшийся от Сомовой, как только он увидал, что ему скучно
с ней».
— Вот как? Нет, жена, должно
быть, не
с ним, там живет моя,
Марина, она мне написала бы. Ну, а что пишет Дмитрий?
— Ты знаешь, что у
Марины был роман
с Кутузовым? — спросил Самгин, улыбаясь.
Расхаживая по комнате
с папиросой в зубах, протирая очки, Самгин стал обдумывать
Марину. Движения дородного ее тела, красивые колебания голоса, мягкий, но тяжеловатый взгляд золотистых глаз — все в ней
было хорошо слажено, казалось естественным.
— Я здесь
с утра до вечера, а нередко и ночую; в доме у меня — пустовато, да и грусти много, — говорила
Марина тоном старого доверчивого друга, но Самгин, помня, какой грубой, напористой
была она, — не верил ей.
— Он из семьи Лордугина, — сказала
Марина и усмехнулась. — Не слыхал такой фамилии? Ну, конечно!
С кем
был в родстве любой литератор, славянофил, декабрист — это вы, интеллигенты, досконально знаете, а духовные вожди, которых сам народ выдвигал мимо университетов, — они вам не известны.
Идти рядом
с Мариной Самгину
было неловко, — горожане щупали его бесцеремонно любопытными взглядами, поталкивали, не извиняясь.
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал
Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет —
петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма
было очень мелко приписано: «Рядом
с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
«Не может
быть, чтоб она считала меня причастным к террору. Это — или проявление заботы обо мне, или — опасение скомпрометировать себя, — опасение, вызванное тем, что я сказал о Судакове. Но как спокойно приняла она убийство!» —
с удивлением подумал он, чувствуя, что спокойствие
Марины передалось и ему.
«Мне тридцать пять, она — моложе меня года на три, четыре», — подсчитал он, а
Марина с явным удовольствием
пила очень душистый чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели глаза.
Город
Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита
была какая-то сыворотка,
с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них, казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу
с Мариной.
Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
С Мариной следует
быть осторожным.
Проводив Клима до его квартиры, она зашла к Безбедову
пить чай. Племянник ухаживал за нею
с бурным и почтительным восторгом слуги, влюбленного в хозяйку, счастливого тем, что она посетила его. В этом суетливом восторге Самгин чувствовал что-то фальшивое, а
Марина добродушно высмеивала племянника, и
было очень странно, что она, такая умная, не замечает его неискренности.
На руках у него
было дело о взыскании по закладной
с земского начальника, усадьбу которого крестьяне разгромили и сожгли.
Марина сказала...
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него
были обиженные и бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить
с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное
с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это
было неприятно, это как бы понижало значение речей
Марины.
За кучера сидел на козлах бородатый, страховидный дворник
Марины и почти непрерывно беседовал
с лошадьми, — голос у него
был горловой, в словах звучало что-то похожее на холодный, сухой свист осеннего ветра.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо
пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только
Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая
с одной на другую, — глаза ее
были задумчиво прищурены.
— Хорош охранитель, — усмехнулась
Марина. — Вот, Клим Иванович, познакомься
с Васей, — тут
есть великан такой. Мужики считают его полуумным. Подкидыш, вероятно — барская шалость, может
быть, родственник парижанину-то.
Он мотнул головой и пошел прочь, в сторону, а Самгин, напомнив себе: «Слабоумный», — воротился назад к дому, чувствуя в этой встрече что-то нереальное и снова подумав, что
Марину окружают странные люди. Внизу, у конторы, его встретили вчерашние мужики, но и лысый и мужик
с чугунными ногами
были одеты в добротные пиджаки, оба — в сапогах.
Он все более определенно чувствовал в жизни
Марины нечто таинственное или, по меньшей мере, странное. Странное отмечалось не только в противоречии ее политических и религиозных мнений
с ее деловой жизнью, — это противоречие не смущало Самгина, утверждая его скептическое отношение к «системам фраз». Но и в делах ее
были какие-то темные места.
Марина сказала, что Коптев
был близким приятелем ее супруга и что истцы лгут, говоря, будто завещатель встречался
с нею только дважды.
В этих словах Самгину послышалась нотка цинизма. Духовное завещание
было безукоризненно
с точки зрения закона, подписали его солидные свидетели, а иск — вздорный, но все-таки у Самгина осталось от этого процесса впечатление чего-то необычного. Недавно
Марина вручила ему дарственную на ее имя запись: девица Анна Обоимова дарила ей дом в соседнем губернском городе. Передавая документ, она сказала тем ленивым тоном, который особенно нравился Самгину...
Он
был не очень уверен в своей профессиональной ловкости и проницательности, а после визита к девице Обоимовой у него явилось опасение, что
Марина может скомпрометировать его, запутав в какое-нибудь темное дело. Он стал замечать, что, относясь к нему все более дружески,
Марина вместе
с тем постепенно ставит его в позицию служащего, редко советуясь
с ним о делах. В конце концов он решил серьезно поговорить
с нею обо всем, что смущало его.
«Пьянеет», — отметил Самгин и насторожился, ожидая, что Безбедов начнет говорить о
Марине. Но он, сразу
выпив пиво, заговорил, брызгая пеной
с губ...
Он чувствовал, что
Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится
с этим. Ночь
была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой холодный ветер, черные облака стирали звезды
с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
Самгину действительность изредка напоминала о себе неприятно: в очередном списке повешенных он прочитал фамилию Судакова, а среди арестованных в городе анархистов — Вараксина, «жившего под фамилиями Лосева и Ефремова». Да, это
было неприятно читать, но, в сравнении
с другими, это
были мелкие факты, и память недолго удерживала их.
Марина по поводу казней сказала...
— Еще лучше! — вскричала
Марина, разведя руками, и, захохотав, раскачиваясь, спросила сквозь смех: — Да — что ты говоришь, подумай! Я
буду говорить
с ним — таким — о тебе! Как же ты сам себя ставишь? Это все мизантропия твоя. Ну — удивил! А знаешь, это — плохо!
Было немножко грустно, и снова ощущалось то ласковое отношение к себе, которое испытал он после беседы о Безбедове
с Мариной.
«Идол. Златоглазый идол», —
с чувством восхищения подумал он, но это чувство тотчас исчезло, и Самгин пожалел — о себе или о ней? Это
было не ясно ему. По мере того как она удалялась, им овладевала смутная тревога. Он редко вспоминал о том, что
Марина — член какой-то секты. Сейчас вспомнить и думать об этом
было почему-то особенно неприятно.
Нечто похожее Самгин слышал от
Марины, и слова старика легко ложились в память, но говорил старик долго,
с торжественной злобой, и слушать его
было скучно.
Вскочил Захарий и, вместе
с высоким, седым человеком, странно легко поднял ее, погрузил в чан, — вода выплеснулась через края и точно обожгла ноги людей, — они взвыли, закружились еще бешенее, снова падали, взвизгивая, тащились по полу, —
Марина стояла в воде неподвижно, лицо у нее
было тоже неподвижное, каменное.
— Уйди, — повторила
Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя
было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека
с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза
Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела
Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался
с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если
Марина захочет, — она заставит
быть ее любовником. Завтра же заставит. И тут он снова унизительно видел себя рядом
с нею пред зеркалом.
Самгину казалось, что все мужчины и дамы смотрят на
Марину, как бы ожидая, когда она
будет танцевать. Он находил, что она отвечает на эти взгляды слишком пренебрежительно.
Марина чистит грушу, срезая толстые слои, а рядом
с нею рыжеволосая дама
с бриллиантами на шее, на пальцах ловко срезает кожицу
с груши слоями тонкими, почти как бумага.
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи
Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом под смех и музыку
было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он
выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и
Марина — несоединимы.
Но почему-то нужно
было видеть, как поведет себя
Марина, и — вот он сидит плечо в плечо
с нею в ложе для публики.
— Продолжай, — предложила
Марина. Она
была уже одета к выходу — в шляпке, в перчатке по локоть на левой руке, а в правой кожаный портфель, свернутый в трубку; стоя пред нею, Попов лепил пальцами в воздухе различные фигуры, точно беседуя
с глухонемой.
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил
с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о
Марине возникло снова в тех ярких красках,
с тою интригующей силой, каким оно
было в России.
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить
с Бердниковым о
Марине, но мешал Попов, — в его настроении
было что-то напряженное, подстерегающее, можно
было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
Пред ним встала дородная, обнаженная женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова
есть сходство
с Мариной — такая же стройная, здоровая.