Неточные совпадения
Он злился. Его раздражало шумное оживление
Марины, и почему-то
была неприятна встреча
с Туробоевым. Трудно
было признать, что именно вот этот человек
с бескровным лицом и какими-то кричащими глазами — мальчик, который стоял перед Варавкой и звонким голосом говорил о любви своей к Лидии. Неприятен
был и бородатый студент.
За несколько недель он внимательно присмотрелся к ней и нашел, что единственно неприятное в ней — ее сходство
с Мариной,
быть может, только внешнее сходство, — такая же рослая, здоровая, стройная.
Клим Самгин чувствовал себя так, точно сбросил
с плеч привычное бремя и теперь требовалось, чтоб он изменил все движения своего тела. Покручивая бородку, он думал о вреде торопливых объяснений. Определенно хотелось, чтоб представление о
Марине возникло снова в тех ярких красках,
с тою интригующей силой, каким оно
было в России.
«Мне тридцать пять, она — моложе меня года на три, четыре», — подсчитал он, а
Марина с явным удовольствием
пила очень душистый чай, грызла домашнее печенье, часто вытирала яркие губы салфеткой, губы становились как будто еще ярче, и сильнее блестели глаза.
Он все более определенно чувствовал в жизни
Марины нечто таинственное или, по меньшей мере, странное. Странное отмечалось не только в противоречии ее политических и религиозных мнений
с ее деловой жизнью, — это противоречие не смущало Самгина, утверждая его скептическое отношение к «системам фраз». Но и в делах ее
были какие-то темные места.
Расхаживая по комнате
с папиросой в зубах, протирая очки, Самгин стал обдумывать
Марину. Движения дородного ее тела, красивые колебания голоса, мягкий, но тяжеловатый взгляд золотистых глаз — все в ней
было хорошо слажено, казалось естественным.
— Еще лучше! — вскричала
Марина, разведя руками, и, захохотав, раскачиваясь, спросила сквозь смех: — Да — что ты говоришь, подумай! Я
буду говорить
с ним — таким — о тебе! Как же ты сам себя ставишь? Это все мизантропия твоя. Ну — удивил! А знаешь, это — плохо!
Он стал ходить к ней каждый вечер и, насыщаясь ее речами, чувствовал, что растет. Его роман, конечно,
был замечен, и Клим видел, что это выгодно подчеркивает его. Елизавета Спивак смотрела на него
с любопытством и как бы поощрительно,
Марина стала говорить еще более дружелюбно, брат, казалось, завидует ему. Дмитрий почему-то стал мрачнее, молчаливей и смотрел на
Марину, обиженно мигая.
Пред ним встала дородная, обнаженная женщина, и еще раз Самгин сердито подумал, что, наверное, она хотела, чтоб он взял ее. В любовнице Дронова
есть сходство
с Мариной — такая же стройная, здоровая.
Снова начали
петь, и снова Самгину не верилось, что бородатый человек
с грубым лицом и красными кулаками может
петь так умело и красиво.
Марина пела с яростью, но детонируя, она широко открывала рот, хмурила золотые брови, бугры ее грудей неприлично напрягались.
Он чувствовал, что
Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится
с этим. Ночь
была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой холодный ветер, черные облака стирали звезды
с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
За кучера сидел на козлах бородатый, страховидный дворник
Марины и почти непрерывно беседовал
с лошадьми, — голос у него
был горловой, в словах звучало что-то похожее на холодный, сухой свист осеннего ветра.
С Мариной следует
быть осторожным.
Проводив Клима до его квартиры, она зашла к Безбедову
пить чай. Племянник ухаживал за нею
с бурным и почтительным восторгом слуги, влюбленного в хозяйку, счастливого тем, что она посетила его. В этом суетливом восторге Самгин чувствовал что-то фальшивое, а
Марина добродушно высмеивала племянника, и
было очень странно, что она, такая умная, не замечает его неискренности.
В этих словах Самгину послышалась нотка цинизма. Духовное завещание
было безукоризненно
с точки зрения закона, подписали его солидные свидетели, а иск — вздорный, но все-таки у Самгина осталось от этого процесса впечатление чего-то необычного. Недавно
Марина вручила ему дарственную на ее имя запись: девица Анна Обоимова дарила ей дом в соседнем губернском городе. Передавая документ, она сказала тем ленивым тоном, который особенно нравился Самгину...
Город
Марины тоже встретил его оттепелью, в воздухе разлита
была какая-то сыворотка,
с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них, казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он сидел у окна, в том же пошленьком номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу
с Мариной.
Было в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
Самгину действительность изредка напоминала о себе неприятно: в очередном списке повешенных он прочитал фамилию Судакова, а среди арестованных в городе анархистов — Вараксина, «жившего под фамилиями Лосева и Ефремова». Да, это
было неприятно читать, но, в сравнении
с другими, это
были мелкие факты, и память недолго удерживала их.
Марина по поводу казней сказала...
— Я здесь
с утра до вечера, а нередко и ночую; в доме у меня — пустовато, да и грусти много, — говорила
Марина тоном старого доверчивого друга, но Самгин, помня, какой грубой, напористой
была она, — не верил ей.
Нечто похожее Самгин слышал от
Марины, и слова старика легко ложились в память, но говорил старик долго,
с торжественной злобой, и слушать его
было скучно.
Было немножко грустно, и снова ощущалось то ласковое отношение к себе, которое испытал он после беседы о Безбедове
с Мариной.
На руках у него
было дело о взыскании по закладной
с земского начальника, усадьбу которого крестьяне разгромили и сожгли.
Марина сказала...
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить
с Бердниковым о
Марине, но мешал Попов, — в его настроении
было что-то напряженное, подстерегающее, можно
было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
Дома
было скучновато,
пели все те же романсы, дуэты и трио, все так же Кутузов сердился на
Марину за то, что она детонирует, и так же он и Дмитрий спорили
с Туробоевым, возбуждая и у Клима желание задорно крикнуть им что-то насмешливое.
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи
Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом под смех и музыку
было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он
выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и
Марина — несоединимы.
Марина сказала, что Коптев
был близким приятелем ее супруга и что истцы лгут, говоря, будто завещатель встречался
с нею только дважды.
Он мотнул головой и пошел прочь, в сторону, а Самгин, напомнив себе: «Слабоумный», — воротился назад к дому, чувствуя в этой встрече что-то нереальное и снова подумав, что
Марину окружают странные люди. Внизу, у конторы, его встретили вчерашние мужики, но и лысый и мужик
с чугунными ногами
были одеты в добротные пиджаки, оба — в сапогах.
— Он из семьи Лордугина, — сказала
Марина и усмехнулась. — Не слыхал такой фамилии? Ну, конечно!
С кем
был в родстве любой литератор, славянофил, декабрист — это вы, интеллигенты, досконально знаете, а духовные вожди, которых сам народ выдвигал мимо университетов, — они вам не известны.
Марина, схватив Кутузова за рукав, потащила его к роялю, там они запели «Не искушай». Климу показалось, что бородач
поет излишне чувствительно, это не гармонирует
с его коренастой фигурой, мужиковатым лицом, — не гармонирует и даже несколько смешно. Сильный и богатый голос
Марины оглушал, она плохо владела им, верхние ноты звучали резко, крикливо. Клим
был очень доволен, когда Кутузов, кончив дуэт, бесцеремонно сказал ей...
«Идиот. Что может
быть глупее романтика, изучающего гинекологию? Насколько проще и естественнее Кутузов, который так легко и быстро отнял у Дмитрия
Марину, Иноков, отказавшийся от Сомовой, как только он увидал, что ему скучно
с ней».
— Ты знаешь, что у
Марины был роман
с Кутузовым? — спросил Самгин, улыбаясь.
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него
были обиженные и бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить
с нею. Он вспомнил, что Варвара, а за нею Макаров говорили нечто сродное
с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это
было неприятно, это как бы понижало значение речей
Марины.
Но почему-то нужно
было видеть, как поведет себя
Марина, и — вот он сидит плечо в плечо
с нею в ложе для публики.
— Ну, идемте смотреть город, — скорее приказала, чем предложила она. Клим счел невежливым отказаться и часа три ходил
с нею в тумане, по скользким панелям, смазанным какой-то особенно противной грязью, не похожей на жирную грязь провинции.
Марина быстро и твердо, как солдат, отбивала шаг, в походке ее
была та же неудержимость, как в словах, но простодушие ее несколько подкупало Клима.
Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо
пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только
Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая
с одной на другую, — глаза ее
были задумчиво прищурены.
— Вот как? Нет, жена, должно
быть, не
с ним, там живет моя,
Марина, она мне написала бы. Ну, а что пишет Дмитрий?
Она легко поднялась
с дивана и, покачиваясь, пошла в комнату
Марины, откуда доносились крики Нехаевой; Клим смотрел вслед ей, улыбаясь, и ему казалось, что плечи, бедра ее хотят сбросить ткань, прикрывающую их. Она душилась очень крепкими духами, и Клим вдруг вспомнил, что ощутил их впервые недели две тому назад, когда Спивак, проходя мимо него и
напевая романс «На холмах Грузии», произнесла волнующий стих...
Он сильно изменился в сравнении
с тем, каким Самгин встретил его здесь в Петрограде: лицо у него как бы обтаяло, высохло, покрылось серой паутиной мелких морщин. Можно
было думать, что у него повреждена шея, — голову он держал наклоня и повернув к левому плечу, точно прислушивался к чему-то, как встревоженная птица. Но острый блеск глаз и задорный, резкий голос напомнил Самгину Тагильского товарищем прокурора, которому поручено какое-то особенное расследование темного дела по убийству
Марины Зотовой.
Вскочил Захарий и, вместе
с высоким, седым человеком, странно легко поднял ее, погрузил в чан, — вода выплеснулась через края и точно обожгла ноги людей, — они взвыли, закружились еще бешенее, снова падали, взвизгивая, тащились по полу, —
Марина стояла в воде неподвижно, лицо у нее
было тоже неподвижное, каменное.
«Пьянеет», — отметил Самгин и насторожился, ожидая, что Безбедов начнет говорить о
Марине. Но он, сразу
выпив пиво, заговорил, брызгая пеной
с губ...
Не желая видеть Дуняшу, он зашел в ресторан, пообедал там, долго сидел за кофе, курил и рассматривал, обдумывал
Марину, но понятнее для себя не увидел ее. Дома он нашел письмо Дуняши, — она извещала, что едет —
петь на фабрику посуды, возвратится через день. В уголке письма
было очень мелко приписано: «Рядом
с тобой живет подозрительный, и к нему приходил Судаков. Помнишь Судакова?»
— Ой, кажется, я вам юбку прожег, — воскликнул Кутузов, отодвигаясь от нее.
Марина обернулась, увидела Клима и вышла в столовую
с таким же багровым лицом, какое
было у нее сейчас.
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела
Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался
с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если
Марина захочет, — она заставит
быть ее любовником. Завтра же заставит. И тут он снова унизительно видел себя рядом
с нею пред зеркалом.
«Не может
быть, чтоб она считала меня причастным к террору. Это — или проявление заботы обо мне, или — опасение скомпрометировать себя, — опасение, вызванное тем, что я сказал о Судакове. Но как спокойно приняла она убийство!» —
с удивлением подумал он, чувствуя, что спокойствие
Марины передалось и ему.
— Уйди, — повторила
Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя
было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека
с глазами из стекла. Он видел, что янтарные глаза
Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая голыми ногами...
Он
был выше
Марины на полголовы, и
было видно, что серые глаза его разглядывают лицо девушки
с любопытством. Одной рукой он поглаживал бороду, в другой, опущенной вдоль тела, дымилась папироса. Ярость
Марины становилась все гуще, заметней.
— Хорош охранитель, — усмехнулась
Марина. — Вот, Клим Иванович, познакомься
с Васей, — тут
есть великан такой. Мужики считают его полуумным. Подкидыш, вероятно — барская шалость, может
быть, родственник парижанину-то.
— Продолжай, — предложила
Марина. Она
была уже одета к выходу — в шляпке, в перчатке по локоть на левой руке, а в правой кожаный портфель, свернутый в трубку; стоя пред нею, Попов лепил пальцами в воздухе различные фигуры, точно беседуя
с глухонемой.
Самгину казалось, что все мужчины и дамы смотрят на
Марину, как бы ожидая, когда она
будет танцевать. Он находил, что она отвечает на эти взгляды слишком пренебрежительно.
Марина чистит грушу, срезая толстые слои, а рядом
с нею рыжеволосая дама
с бриллиантами на шее, на пальцах ловко срезает кожицу
с груши слоями тонкими, почти как бумага.
Он
был не очень уверен в своей профессиональной ловкости и проницательности, а после визита к девице Обоимовой у него явилось опасение, что
Марина может скомпрометировать его, запутав в какое-нибудь темное дело. Он стал замечать, что, относясь к нему все более дружески,
Марина вместе
с тем постепенно ставит его в позицию служащего, редко советуясь
с ним о делах. В конце концов он решил серьезно поговорить
с нею обо всем, что смущало его.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно
быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось
есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали
Марина и Кутузов, плечо в плечо друг
с другом;
Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...