Неточные совпадения
Я не плохо знаю
людейИ привык
отдавать им все, что имею,
Черпая печали и радости жизни
Сердцем моим, точно медным ковшом.
Крылатая женщина в белом поет циничные песенки, соблазнительно покачивается, возбуждая, разжигая чувственность мужчин, и заметно, что женщины тоже возбуждаются, поводят плечами; кажется, что по спинам их пробегает судорога вожделения. Нельзя представить, что и как могут думать и думают ли эти отцы, матери о студентах, которых предположено
отдавать в солдаты, о России, в которой кружатся, все размножаясь,
люди, настроенные революционно, и потомок удельных князей одобрительно говорит о бомбе анархиста.
«В конце концов получается то, что он
отдает себя в мою волю. Агент уголовной полиции. Уголовной, — внушал себе Самгин. — Порядочные
люди брезгуют этой ролью, но это едва ли справедливо. В современном обществе тайные агенты такая же неизбежность, как преступники. Он, бесспорно… добрый
человек. И — неглуп. Он —
человек типа Тани Куликовой, Анфимьевны.
Человек для других…»
Но Ермаков, после того, церковь строить запретил, а, достроив дом,
отдал его, на смех
людям, под неприличное заведение, под мэзон пюблик [Публичный дом (франц.).], как говорят французы из деликатности.
«Солдат этот, конечно, — глуп, но — верный слуга. Как повар. Анфимьевна. Таня Куликова. И — Любаша тоже. В сущности, общество держится именно такими. Бескорыстно
отдают всю жизнь, все силы. Никакая организация невозможна без таких
людей. Николай — другого типа… И тот, раненый, торговец копченой рыбой…»
— Нет — глупо! Он — пустой. В нем все — законы, все — из книжек, а в сердце — ничего, совершенно пустое сердце! Нет, подожди! — вскричала она, не давая Самгину говорить. — Он — скупой, как нищий. Он никого не любит, ни
людей, ни собак, ни кошек, только телячьи мозги. А я живу так: есть у тебя что-нибудь для радости?
Отдай, поделись! Я хочу жить для радости… Я знаю, что это — умею!
— Всегда были — и будут —
люди, которые, чувствуя себя неспособными сопротивляться насилию над их внутренним миром, — сами идут встречу судьбе своей, сами
отдают себя в жертву. Это имеет свой термин — мазохизм, и это создает садистов,
людей, которым страдание других — приятно. В грубой схеме садисты и мазохисты — два основных типа
людей.
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец
люди, — озябший Самгин
отдал себя во власть толпы, тотчас же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил коленом в спину солдата, — солдат, сидя на полу, держал между ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.
— Гм. Вероятнее, что прав Иван. Господи, подумать только о том, сколько
отдал человек веры, сколько всяких сил даром на эту мечту, и это столько уж тысяч лет! Кто же это так смеется над человеком? Иван? В последний раз и решительно: есть Бог или нет? Я в последний раз!
— Не губите меня, — повторяла бедная Маша, — за что гоните меня от себя прочь и
отдаете человеку нелюбимому? разве я вам надоела? я хочу остаться с вами по-прежнему. Папенька, вам без меня будет грустно, еще грустнее, когда подумаете, что я несчастлива, папенька: не принуждайте меня, я не хочу идти замуж…
Неточные совпадения
Хлестаков.
Отдайте,
отдайте! Я отчаянный
человек, я решусь на все: когда застрелюсь, вас под суд
отдадут.
Стародум. Мне очень приятно быть знакому с
человеком ваших качеств. Дядя ваш мне о вас говорил. Он
отдает вам всю справедливость. Особливые достоинствы…
Г-жа Простакова. Старинные
люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры
люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца
отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, Царство ему Небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Стародум. Это странное дело!
Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я
отдал мою племянницу за кого — не знаю.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь
отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели
человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его за эту правду не посекут.